Король без королевства. Людовик XVIII и французские роялисты в 1794 - 1799 гг.

Вчерашнего числа получено верное и надёжное известие из Парижа, что Конвенция решила не высылать из Франции Лудовика XVII и что сей несчастный принц весьма болен и заражён водяною болезнью. Он завсегда стоя или сидя с сжатыми руками ворочает большой палец около другого...{455}

Тем не менее все эти обсуждения в Конвенте позволяют почувствовать, насколько изменились времена по сравнению с диктатурой монтаньяров{456}. Но дело не только в отторжении депутатами Террора - за стенами Конвента разворачивалась кампания в прессе в пользу освобождения двух последних членов королевской семьи. Большой популярностью пользовался памфлет под названием «Одно слово о двоих, о которых никто не думает и о которых хотя бы один раз стоит подумать» - его автор выступал за смягчение тюремного режима{457}. В Лондоне, Брюсселе, Аугсбурге печатались циклы гравюр, посвящённые узникам Тампля. Эти гравюры «творили историю в определённом формате, подхваченную повсюду как истинную правду. Позднейшие свидетельства доказали, что события на них были представлены ложно, но эта воображаемая реконструкция предлагала актуальную и легко воспринимающуюся версию того, что происходит внутри Тампля. Эта доступность проистекала из формы, в которую был облечён данный цикл. Во всех сценах были использованы драматические приёмы, соответствовавшие традициям сентиментальных романов конца XVIII века» {458}. Гравюры должны были вызывать жалость и слёзы при виде страданий королевской семьи. После Термидора гравюра «Расставание Людовика XVI с семьёй» была продана в 50 000 экземплярах {459}. Гравюрами дело не ограничивалось: в 1795-1799 гг. во Франции продавали деревянные или свинцовые талисманы с изображениями Людовика XVI и Марии- Антуанетты, которые должны были защитить их обладателей от превратностей Революции, издавались многочисленные памфлеты, посвящённые королевской семье, чеканились медали с изображением казнённого короля и надписью: «Оплачьте его и отомстите за него»{460}.

Необычайную активность, особенно после подавления прериальского восстания, проявляла и пресса. «Многочисленность названий в некотором роде компенсировалась совместно вырабатываемой во время регулярных встреч в 1794-1797 гг. редакционной политикой. Начиная с Термидора журналисты собирались в ресторане на площади Лувра. Под эгидой братьев Бертен (Bertin), владельцев Journal des Débats, среди прочих находились член Учредительного собрания Дюссо (Dussault), редактор Orateur du Peuple, Лагард (Lagarde) из Journal de Perlet, Шарль Лакретель{461}, такие истинные роялисты, как Рише-Серизи, автор Accusateur public, Жозеф Мишо (Michaud){462}, редактор Quotidienne, Ид де Невиль (Neuville){463} и Жозеф Фьеве (Fiévée){464} [...] Когда говорили об одновременном выходе статей, выступавших за освобождение Мадам Руаяль{465}, не сложно предположить, что их написание обсуждалось во время таких встреч» {466}. С подачи журналистов принцесса «представала персонажем романтическим, полуреальным. Но эти статьи правильнее было бы назвать политическими: они яростно критиковали Конвент и вели настоящую пропаганду в пользу возвращения монархии под прикрытием милых модных историй» {467}. Беке интересует в первую очередь, разумеется, Мария- Тереза, но те же самые журналисты ратовали и за освобождение дофина.

Так, к первой половине 1795 г. Людовик XVII стал превращаться из символа в крайне важную (хотя, разумеется, пассивную) политическую фигуру. Насколько можно судить, несмотря на решение Конвента, принятое по докладу Камбасереса, эмиссары правительства не смогли избежать переговоров, в центре которых стояло освобождение сына Людовика XVI. Таковым, в частности, было поставленное Испанией условие заключения мира с Францией. Хотя ещё в самом начале переговоров один из пунктов инструкции, данной послу в Испании Ж.-Ф. де Бургуану (Bourgoing){468}, гласил: «Запрещено обсуждать статью о детях Людовика XVI»{469}, испанцы настаивали на своём. В конце апреля российский поверенный в делах в Генуе сообщал в Петербург, что генуэзский консул в Марселе прислал своему правительству «прелиминарные статьи мира с Гишпанией». Статья 1 гласила:

Сын и дочь Капета будут отправлены в Испанию с эскортом Национальной гвардии и Валлонской гвардии{470} немедленно, что касается принцессы, или с отсрочкой до заключения всеобщего мира, что касается Принца»{471}.

В эти же дни Бургуан получил письмо от X. Окариса (Ocariz), ранее исполнявшего обязанности посла Испании в Париже, в котором говорилось:

Трогательная забота испанского двора в настоящее время направлена на детей Людовика XVI. Французское правительство не сможет более явственно засвидетельствовать своё уважение Испании, чем доверив Его Католическому величеству этих детей, которые Франции не нужны{472}.