Король без королевства. Людовик XVIII и французские роялисты в 1794 - 1799 гг.

Я не стремлюсь ни к чему иному, кроме как к восстановлению Католической религии и нашей древней Конституции. Я далёк от того, чтобы смешивать, как это слишком часто делали коварные ниспровергатели трона, эту Конституцию с теми злоупотреблениями, которые существовали в управлении [страной]. Единственным желанием покойного короля, моего брата, было их уничтожить; таково же и моё желание. Я буду трудиться над этим, не покладая рук. И если доброта Господа нашего не позволит мне передать Королю, моему племяннику, когда он достигнет совершеннолетия, его власть в полном объёме и управление страной, лишённое злоупотреблений, я смогу, по крайней мере, внушить ему такие принципы, которые легко позволят завершить то дело, которое я для него начну. Но повторю ещё раз: я хочу лишь реформ, я не подниму руку на нашу Конституцию! И мне не ведом компромисс на сей счёт, который был бы совместим с моей честью и благом Государства{885}.

В Веронской декларации король призывал не верить тем, кто станет утверждать, что при Старом порядке конституции не было - «она существует, столь же древняя, как и монархия франков, она плод Гения, шедевр мудрости, следствие опыта». Это чрезвычайно интересный сюжет, ведь действительно при Старом порядке многие юристы полагали, что «существование пространных фундаментальных законов - неизменных и незыблемых установлений, которые не может преступить даже сам король без того, чтобы не поставить под угрозу свою собственную легитимность», давало право говорить о существовании неписанной конституции королевства {886}. Известны случаи, когда короли позволяли себе пренебречь ими в отдельных деталях, но, несмотря на это, отказ от их основополагающих принципов был совершенно немыслим, поскольку тогда сама монархия утратила бы легитимность{887}. От того, к примеру, что принцип передачи престола по мужской линии был официально записан только в 1791 г., ни для кого ничего не изменилось.

Вообще, весь раздел Декларации, описывающий восстановление монархической формы правления, видится тщательно и глубоко продуманным. В отличие от автора одного из проектов, который предлагал чётко объявить, что «основные законы представляют собой конституцию, всё, что им чуждо, всё, что человеческие пристрастия ставят рядом с законами или на их место, - это злоупотребления» {888}, Людовик XVIII даёт понять, что при формальном сохранении всех основ Старого порядка, многое будет изменено и изменено радикально. Хотя будущее государственное устройство рисовалось весьма расплывчато, а обретение им чётких очертаний отодвигалось, как и у монтаньяров, до времени установления в стране мира, это был явный компромисс между старым и новым.

От Старого порядка этот компромисс наследовал форму. Фундаментальные законы монархии неизменны, люди не вправе трансформировать их по собственному желанию, и именно это делает их столь прочными. Королю необходимо вернуть все утраченные им права. Католическая религия должна быть восстановлена. Возродится система трёх сословий, поскольку именно она обеспечивает соподчинение различных частей общества, без которого то не может существовать. В этом ракурсе маршал де Кастри был, несомненно, прав, когда жаловался в одном из писем, что король стремился к восстановлению королевской прерогативы «во всей её полноте, как при Людовике XIV и Людовике XV» {889}.

Вместе с тем король счёл необходимым пояснить, что он придерживается фундаментальных законов монархии по одной вполне конкретной причине: конституция «сама по себе создаёт для нас благотворную невозможность её изменить». Во времена, когда царит «мания нововведений», только древняя конституция, обеспечивавшая королевству процветание на протяжении многих веков, способна «объединить все души», всех подданных. К тому же в силах французов «вернуть ей всю её чистоту, нарушенную со временем, все её могущество, которое время ослабило».