Тон её, если я не ошибаюсь, не очень соответствует времени и обстоятельствам. В целом же очевидно, что настаивая подобным поведением на всё тех же ошибках, Месье сам станет на все времена самым непреодолимым препятствием на пути любых усилий, которые коалиция предпримет в его же интересах {934}
.Отдельного и подробного разговора заслуживает позиция Сент- Джеймского двора. Как только в Лондоне стало известно о смерти Людовика XVII, там было составлено сразу два проекта королевской декларации. Первый был написан проживавшим тогда в Англии известным американским политическим деятелем, одним из «отцов-основателей» США Г. Моррисом. Моррис много лет провёл во Франции, в 1792-1794 гг. исполнял там обязанности полномочного посла США и прекрасно знал французские реалии. В его дневнике от 5 июля 1795 г. есть запись о том, что его навещал некто де Бонне (
Гренвилю текст понравился, и он высказал надежду, что его успеют доставить вовремя. 11 июля Моррис запишет, что навещал российского посла графа Воронцова и показывал тому черновик манифеста. Воронцов текст также одобрил и посоветовал поговорить с герцогом д’Аркуром, чтобы тот профинансировал его доставку Людовику XVIII{937}
. Текст Морриса Людовику XVIII не пригодился, тем не менее весьма интересно посмотреть, какой же проект устроил и английского государственного секретаря, и российского посла. Благо документ этот сохранился и опубликован{938}.В самом начале проекта декларации заявлялось:
В долгой борьбе группировок, раздирающей Францию, мы повсюду видели плоды ошибок, о которых уже позабыто, и мы призываем всех наших подданных к такому же забвению и к взаимному прощению их вины друг перед другом.
Французам также предлагалось сравнить то положение, в котором они ныне оказались, и то, в котором они были до начала революции. Многочисленные политические эксперименты, должен был заявить король, не принесли успеха, да и предпринимались они
в тщетной надежде обрести то благосостояние, которое осталось далеко позади. Синице в руках предпочли журавля в небе. Попытка восстановить доверие к финансам повлекла за собой лишь банкротство. В погоне за свободой обрели лишь рабство; позволили увлечь себя мечтами об изобилии и лишились необходимого; стремились побороть злоупотребления, но увы, лишь злоупотребления и остались. Есть ли, в самом деле, хоть один человек, способный доказать, что он получил от французского народа хотя бы какое-то законное право на обладание властью? Ведь Францию угнетают от имени народа!
Таким образом, Моррис предлагал королю сразиться с революционерами на их же собственном поле, и этим составленный им текст отличался от всех иных проектов, с которыми мне довелось ознакомиться. Следствием теорий, от которых отвернулись уже даже их авторы, продолжал Моррис, следствием воображаемого равенства, за которым погнались французы, стали беззаконие и хаос. Людей бросали в тюрьмы без суда и следствия, казнили на гильотине, не щадили даже детей. Тем не менее революционерам обещалась амнистия, впрочем, как и в Веронской декларации, за одним исключением:
Существуют люди, чьи преступления столь велики, что интересы нации требуют покарать их. Но сердце Короля испытывает отвращение к мести и стремится к согласию более, чем к наказанию.
Любопытно, что в тексте Морриса, который Воронцов отправил в Санкт-Петербург, последний абзац завершался иначе, возможно, в соответствии с пожеланиями Гренвиля: «и скорее желает бегства, чем казни отцеубийц»{939}
. Заканчивалась же декларация обещанием последовать примеру Генриха IV и отвоевать свою страну, если королю будет оказано сопротивление.Хотя лорд Гренвиль и одобрил текст Морриса, у английского правительства было немало собственных мыслей по поводу создания декларации. Тёплых отношений с принцами у него не сложилось, одна-
ко англичане полагали, что в условиях, когда континентальные державы одна за другой заключают мир с Францией, а Англия продолжает субсидировать роялистов, Сент-Джеймский двор может ожидать, что Людовик станет прислушиваться к его советам.