Король без трона. Кадеты империатрицы

Наполеон сидел за большим письменным столом, украшенным императорскими орлами. Высокие лампы заливали ярким светом весь кабинет.

Зоркий и глубокий взгляд Наполеона впился в вошедшего. Водворилось молчание, непередаваемое молчание двух величий.

Человек, вышедший из революции, продолжатель республики, всемогущий герой, взысканный судьбой, всесильный Цезарь настоящего времени, вершитель мировых переворотов, видел перед собой наследника четырнадцати королей Франции, первого дворянина страны, помазанника Божия, того, который родился в Версале под торжественный гром пушечных выстрелов, победных фанфар и оваций, в то время, когда законная монархия казалась в своих устоях незыблемой и вечной.

Этот миг дал Наполеону возможность оценить великую силу случая, превратность всего земного, измерить глубину бездонной пропасти и еле досягаемой вершины.

— Садитесь, — промолвил он ясным, твердым голосом.

Принц не спеша опустился в ближайшее кресло. Его жалкие лохмотья служили трагическим контрастом пышной шелковой обивке сиденья, но поза и движения были полны врожденного благородства и изящества.

— Господин де Гранлис, — начал Наполеон, — вы служили под моим начальством, начиная с Йены до Регенсбурга, вы отличились в битвах под Эйлау и Фридландом, я охотно способствовал бы вашей дальнейшей карьере… нужны были очень серьезные причины… для того чтобы я… прервал вашу службу… Вы это знаете…

— Да, знаю, — твердо ответил принц, глядя Наполеону прямо в глаза, — вы вменили мне в преступление мое происхождение, тогда как я весь горел одним желанием послужить своей родине.

— Были вы искренни?

— Вполне.

Принц с самого начала разговора упорно избегал какого бы то ни было обращения к Наполеону и не титуловал его «величеством».

Наполеон, конечно, сразу заметил эту особенность, но это не рассердило его. Этот молодой человек нравился ему. Несмотря на двухлетнее тюремное заключение, Людовик XVII сохранил собственное достоинство, гордость, привычку прямо и открыто смотреть в глаза. Это был цельный, благородный характер. Доведись ему царствовать на месте отца, весьма вероятно, что все обернулось бы совершенно иначе.

— Хорошо, — снова начал Наполеон, — вы были искренни. Но те офицеры, которые окружали вас, ваши друзья, были ли они так же искренни, как и вы?

— Они подчинялись моей власти, исполняли только мою волю. Я ручаюсь за их верность.

— Кому? Вам или мне?

— Обоим.

— Это несовместимо! Но не будем настаивать, они уже умерли.

— К несчастью, да. Это вечный укор мне.

Наступило молчание. Взгляды снова скрестились. Опять заговорил первым император:

— Вы вступили в мою армию обманным образом, под ложным именем.

— Императрица Жозефина… — с живостью начал было принц.

— Императрицу зовут Марией-Луизой, — прервал его Наполеон.

— Я знаю. Она моя кузина.

Наполеон быстро поднялся с кресла, сильно нахмурившись, и сухо заметил:

— Это уже слишком! Вы — ничто…

Принц вспыхнул, охваченный внезапным гневом, и воскликнул:

— Зачем вы так говорите со мной? Я не боюсь… Я, кажется, достаточно времени ожидаю участи герцога Энгиенского…

— Сударь!..

— …чтобы ничего не бояться с вашей стороны; да, именно от вас! Я — ничто? Нет, я — Карл-Людовик Бурбонский, герцог Нормандский, дофин Франции, сын короля Людовика Шестнадцатого и сам король после его смерти, Людовик Семнадцатый, по рождению и законному праву.

— Людовик Семнадцатый умер в Тампле.

— Нет, раз он перед вами.

Наполеон передернул плечами.

— Вы сущее дитя. Постарайтесь понять меня; повторяю: Людовик Семнадцатый умер в Тампле. Это факт общепризнанный, подтвержденный очевидцами и занесенный на страницы истории. Изменить здесь ничего нельзя. Ах, скажу вам, что те, кто спас вас, оказали вам плохую услугу! Спасая вас, они одновременно вычеркнули вас из списка живых. Что за медвежья услуга! — Он замолчал, тяжело передохнул, потом взволнованно докончил: — Уж если спасать, так спасать: и душу, и тело, и все прерогативы! Открыто, смело, среди белого дня, громко возвещая истину! Эх, будь тогда мой час да будь на то моя воля, я схватил бы вас в охапку, посадил бы перед собой на коня, и вы покинули бы Тампль, окруженный моими гренадерами, для того чтобы возвратиться в Тюильри.

— Как вы говорите! — растерянно промолвил принц. — И какое неопровержимое признание моих прав!.. Вы говорите за меня более горячо, чем я сам, и я, право, не понимаю…