Король, дама, валет

На душе у него сразу стало темновато, что-то внутри скучно заскулило; он отвернулся и хотел засвистать, но звука не получилось, – и он так и остался с мрачно выпяченными губами.

«Что с тобой? Франц! Перестань дурачиться. Слышишь!»

Она притянула его к себе за шею; он напрягся, не давался, – но вдруг ее острый, бриллиантовый взгляд полоснул его, и он весь как-то осел, как оседает с жалобным писком детский воздушный шар. Слезы обиды затуманили очки. Он прижался щекой к ее плечу. «Я не могу так, – заговорил он, тихонько подвывая. – Уже вчера вечером… Нет, я не могу так. Уже вчера я почувствовал, что ты меня как-то не по-настоящему, не всецело… Я не могу… Ты так его ждала, так волновалась! И вот теперь – продолжаешь об этом. Ах, это очень тяжело…»

Марта замигала в недоумении. Потом поняла. «Вот оно что, – протянула она, усмехнувшись. – Вот оно что… Прелестно!»

Она взяла его голову, поглядела ему в глаза пристально и строго и затем медленно, с полуоткрытым ртом, словно хотела мягко укусить, приблизилась к его лицу, завладела его губами.

«Эх ты… – сказала она, медленно отпустив его, – эх ты… – повторила она, кивая и усмехаясь в нос. – Вот не думала, что ты такой глупый. Нет, постой, – я хочу, чтобы ты понял, какой ты глупый… Постой же —»

Но Франц нежно взбесился. С края кушетки хлопнулась на пол сумка, и никто ее не поднял. Марта стала вдруг что-то говорить вполголоса, торопливо и несвязно; так бывает со спящим: застонет и быстро-быстро забормочет, – потусторонняя скороговорка… Потом смолкает. И после молчания она сказала мутным спросонья голосом: «Подними, моя радость, сумку. Все, кажется, рассыпалось».

Он поднял. Ему было опять совсем легко и весело. Вполне понятно, что она вчера волновалась. Просто – дружеская тревога. Ничего тут нет особенного.

«Слушай, – сказала она погодя. – Слушай, Франц… как было бы чудесно, если б не нужно было мне уходить сегодня. Ни сегодня, ни завтра. И вообще – никогда. Конечно, мы бы не могли жить вот в такой крохотной комнатке».

«Мы бы взяли комнату побольше да посветлее», – уверенно сказал Франц.

«Да, – давай помечтаем. Побольше и посветлее. Даже, пожалуй, две комнаты, а? Ты думаешь – три? И еще кухню…»

«Но ты бы не стряпала. У тебя такие драгоценные ногти».

«Да, конечно; у нас была бы прислуга. Взяли бы ту же Фриду. Мы как говорили – три комнаты?»

«Нет, четыре, – подумавши, сказал Франц. – Спальня, гостиная, кабинет, столовая…»

«Четыре. Так. Квартиру в четыре комнаты. С кухней. С ванной. И спальня будет вся белая, правда? А остальные комнаты будут синие. В гостиной и зале будет много, много цветов. И еще в верхнем этаже будет комната – на всякий случай – для гостей, что ли…»

«Как – “в верхнем этаже”?»

«Ну да: у нас будет вилла».

«Да, конечно», – кивнул Франц.

«Давай дальше, милый. Значит, вилла. Со светлым холлом. Ковры, картины, серебро. Так? И небольшой сад. Газон. Фруктовые деревца. Магнолии. Правда, Франц?»

Он вздохнул:

«Все это будет только лет через десять. Я не скоро выбьюсь…»

Марта затихла – как будто ее не было в комнате. Он, улыбаясь, повернулся к ней и застыл в свою очередь: она на него смотрела, сощурившись, прикусив губу.

«Десять лет, – сказала она горько и холодно. – Ты хочешь ждать десять лет?»

«Мне так кажется, – отвечал Франц. – Я не знаю. Может быть, если очень повезет… Но ведь вот: возьми Пифке; он с самого начала – значит, лет десять – в магазине. И занимает хорошую должность. А я знаю, что он живет очень скромно… получает не больше трехсот пятидесяти в месяц. Жена у него тоже служит. Квартира малюсенькая…»

«Слава Богу, – ты это понял, – сказала Марта. – Видишь ли, друг мой, мечты нельзя отдавать в банк под проценты. Это бумаги неверные; да и проценты – пустяшные».

«Как же нам быть? – проговорил Франц. – Я бы, знаешь, женился на тебе хоть сейчас. Я не могу жить без тебя. Я – как пустой рукав без тебя. Но ведь даже ковер – или там приличный сервиз – не могу купить. Да и вообще – пришлось бы искать другой службы – ты понимаешь, – а я ничего не знаю, ничего не умею. Значит, опять учиться. Мы бы жили в сырой комнатушке, впроголодь… Экономили бы на пище, на угле…»

«Да, уж никакой бы дядюшка тебе не помогал», – сухо сказала Марта.

«Это вообще немыслимо», – сказал Франц.

«Совершенно немыслимо», – сказала Марта.

«Отчего ты на меня сердишься? – спросил он после минуты молчания. – Как будто я в чем-то виноват… Право же, я тут ни при чем… Ну, будем мечтать, если хочешь. Только не сердись. Давай продолжать. У меня будет восемь костюмов, – хочешь, я опишу тебе какие?»

«За десять лет, – сказала она, усмехнувшись, – за десять лет, мой милый, мужские моды успеют значительно измениться…»

«Ну вот, ты опять сердишься…»

«Да, я сержусь, – но не на тебя, на судьбу. Видишь ли, Франц, – нет, ты не поймешь…»

«Я пойму», – сказал Франц.

«Ну, так видишь ли, – обыкновенно люди делают всякие планы, – очень хорошие планы, – но совершенно при этом упускают из виду одно: смерть. Как будто никто умереть не может. Ах, не смотри на меня так, как будто я говорю что-то неприличное…»