Король должен умереть

Гавейн действительно не был похож на человека с большим сердцем, которого упекли на каторгу недоброжелатели. Не выглядел он и как деревенщина с Тиндагола, попавший в Хаут-Дезирт по ошибке. Здоровяк с буйной рыжей шевелюрой, татуированным ястребом на плече и свернутым в буйной юности носом казался именно тем, кем был — искателем удачи, отбывавшим свой приговор на Гаргаунте за дело.

Гавейн был капером, капитаном быстроходного рейдера «Майский ястреб». С патентом Согна он грабил лихтеры торговых домов Геркуланума. С патентом Геркуланума совершал налеты на базы согнитских негоциантов. С каперской грамотой Канторов тревожил неугодных шершням нобилей, не забывая отчислять эрцгерцогу положенный процент добычи. Его во многом блистательную карьеру оборвала не шальная торпеда и не абордажный эрг-меч, а дотошный канторовский аудитор.

Капитан «Майского ястреба» был (абсолютно заслуженно) обвинен в сокрытии доходов, полученных на перечисленных в грамоте маршрутах. Арестован на Вателине в известном на всю Империю борделе «Роща услад» и после краткого разбирательства этапирован на Гаргаунт.

После продажи конфискованного корабля и другого имущества Ястреба с молотка ему предстояло выплачивать долг Дому Кантор из скудного жалования каторжника. По самым скромным прикидкам, ближайшие двести сорок лет. Максимальная продолжительность жизни заключенных на Гаргаунте составляла в среднем четыре года с момента прибытия. Факт, служивший для Гавейна неиссякаемым источником мрачного оптимизма по поводу перспектив Канторов взыскать с него долг.

Четвертый год Гавейна на Гаргаунте подходил к концу, когда баржа шершней привезла очередную партию осужденных на каторгу. По слухам, которые гуляли между бараками, среди них было трое Воронов, взятых в плен на Тиндаголе.

— Вороны с Тиндагола? — спросил Гавейн у Вурхиса, старшины своего барака. — Что-нибудь слышал?

Вурхис, безволосый и безбровый гигант-альбинос, бывший гладиатор, выращенный Иглессами на кровавую потеху и попавший на Гаргаунт за убийство надсмотрщика, покосился на капера.

— Может, слышал, — проговорил он, как будто обкатывая каждое слово на языке. — Тебе какое дело, чоппо?

Гавейн бережно достал из кармана папиросу, на треть начиненную контрабандным хафом. Папироса исчезла в огромной ладони Вурхиса.

— Мне интересно, — сказал Ястреб. — За спрос ведь не бьют, так?

Вурхис, однажды сломавший шею заключенному, который слишком громко храпел, задумчиво хмыкнул.

— Меньше знаешь, крепче спишь, чоппо, — сказал он. — Но раз тебе интересно. Трех Воронов привезли из крепости Рексем. Они в бараке двенадцать с политическими. Вот и все, что я знаю. А, нет, есть кое-что еще…

Вурхис протянул вперед ладонь-лопату. Гавейн поколебался, затем еще одна папироса сменила хозяина. Гигант наклонился к самому уху капера.

— Я знаю, что тебе надо держаться от катраэтского дерьма подальше, чоппо. Иначе тебя заберет Зеленый Рыцарь, — прошептал он и тут же разразился ухающим смехом, глядя на разочарование Ястреба, попавшего в такую нехитрую ловушку.

Пару недель спустя во время прогулки Гавейн подозвал к себе Хорька. Хорек был политический, из двенадцатого барака, бывший секретарь-референт опального сенатора. Сенатор был уличен в содействии повстанцам и предпочел яд застенкам, а Хорька (который, по слухам, и написал донос на патрона) отправили на Гаргаунт. То, что мелкий, суетливый, с бегающими злыми глазками Хорек быстро получил теплое место на лагерной кухне, безошибочно изобличало в нем стукача. Большинство обитателей Хаут-Дезирт его избегало, поэтому к Гавейну тот подходил с опаской.

— Привет, Хорек, — дружелюбно сказал Гавейн. — Держи, вот.

Он протянул стукачу стопку галет, которую приберег с завтрака. Хорек поколебался, но отказываться не стал, припрятал галеты под оранжевую робу.

— Надо что-то, Ястреб? — спросил он, нервно поглядывая по сторонам.

— Слышал, драка была у вас недавно, — сказал Гавейн. — Что за дело, чоппо, расскажешь?

Хорек убедился, что подвоха можно не ждать, и немного расслабился.

— Новичок один устроил бучу. Калека, может, ты его видел, однорукий. Зовут Бедуир.

Гавейн недоверчиво покачал головой.

— Калека? Бучу? Как?

— Да, да, — Хорек оживился, даже немного порозовел. — Его как две недели назад к нам определили, на него Циклоп положил глаз. Знаешь Циклопа?

Циклопа Гавейн знал. Одноглазый садист, кошмар двенадцатого барака. Бывший сержант имперского гвардейского Алого Корпуса, по слухам, был причастен к несостоявшемуся дворцовому перевороту. Без особого труда Циклоп установил среди политических свою диктатуру, прославившись чудовищной жестокостью и тем, что неугодные после многодневных избиений оказывались в его личном гареме.

— Циклоп этого Бедуира наметил себе. Морда у новичка смазливая, и что он может сделать с одной рукой? Готовый кандидат в гарем, даже уламывать не надо.

Хорек злобно усмехнулся.