Король франков

   — Скажите, святой отец, а эти фигляры[8] в бесстыдных позах, которые были только что, — разве это поощряется монашеским уставом и не противоречит ли божественному промыслу? А танцовщицы? Ведь у них ноги голые, какой стыд! Церковь призывает к возмущению подобной непристойностью, ибо это порочно и подобно греху.

Рено, поглядев на него, нарочито громко вздохнул и возвёл очи горе. Усмотрев в этом знак одобрения его благочестия, Роберт продолжал:

   — А столь пышные наряды, платья дам и сеньоров, усыпанные драгоценностями, позолотой, жемчугом... а этот вырез на груди у некоторых женщин, их оголённые частично руки до плеч, их слишком плотная одежда, подчёркивающая очертания женского тела, его греховную сущность — разве это не безнравственно, святой отец? Разве не противно это скромному и смиренному христианскому облачению? А Божье слово? Ужели оно не восстаёт, не осуждает, ведь это не угодно Господу! Истинный христианин должен, увидев это, стыдливо отвести взгляд, как учат этому святые отцы Церкви!..

В это время стали танцевать цепочку, и одна из дам, поймав взгляд монаха, призывно помахала ему рукой. Ещё две, маня глазами, тоже позвали его. Согласно кивнув им с улыбкой, Рено повернулся к принцу:

   — Привыкайте, ваше высочество, ибо вам предстоит быть королём. Даже испанцы не столь щепетильны в вопросах христианской морали, чего же вы хотите от франков? А теперь я оставляю вас. Вам же советую последовать моему примеру.

И, легко отделившись от колонны, Рено ушёл к танцующим. А Роберт, тяжело вздохнув, опустил голову и, уставившись в пол, погрузился в размышления.

После цепочки оркестр заиграл другую мелодию: танец назывался «три на три» и сопровождался звоном колокольцев[9]. После этого один из гистрионов затянул песню, прославляющую короля Дагобера. Ему аккомпанировала виола. Едва песня кончилась, как загудел хорум[10], застучал бубен, тут же вступила флейта, и придворные повели кароле[11], любимую пляску дам.

Можер, порядком утомившись, вышел из круга; постоял, поглядел по сторонам, остановил взгляд на Гуго и направился к нему. Рядом с королём стоял его брат Генрих.

Рено тем временем, забыв, похоже, о своём духовном сане, весело плясал в кругу в обществе дам. Мог бы и поостыть, всё же король был здесь. Последний, увидев новоиспечённого священника в таком неподобающем ему амплуа, нахмурился было, но потом, выслушав Можера, махнул рукой.

   — Я ручаюсь за неколебимое благочестие монаха, государь, вам не в чем будет его упрекнуть, — сказал нормандец.

   — На его месте неплохо бы оказаться моему сыну, — хмуро ответил Гуго. — Чёрт знает до чего довели мальчишку эти ежедневные общения с монахами, это чрезмерное благочестие. Разве он был таким? А ведь, погляди-ка на него, Можер, — и ростом не мал, и плечи не девичьи, да и силой бог не обидел. Там, в Лане, ты обучил его борьбе, показал неведомые ему приёмы владения мечом, но, обладая силой, он не в ладах с умом. Между тем лишь одно в паре с другим делают настоящего короля. Ему надлежало бы помнить, что он сын монарха, а не епископа.

   — В его годы я чаще заглядывался на девиц, нежели упирался глазами в Священное Писание, — вторил ему Генрих. — Гляди, брат, — он кивнул на Роберта, разглядывающего на капители одной из колонн мраморные фигурки из какого-то библейского сюжета, — вместо веселья он занят созерцанием святых. — Затем герцог указал на Рено: — Монах танцует, король молится! Не кажется ли тебе это противоестественным, брат?

   — Ты предлагаешь отругать монаха?

   — Упаси тебя бог! Я был сегодня в церкви; клянусь распятием, этот малый знает своё дело. Пусть отдохнёт, не надо ему мешать. Но как заставить мальчишку последовать его примеру?

   — Быть может, подружить их?

   — О чём ты, Гуго? И без того Роберт с тех пор, как узнал про монаха, не отходит от него.

   — Он ищет в нём духовного наставника, но нам нужно совсем иное. — Король поглядел на Можера: — Сможет твой приятель вразумить моего сына, отвратить его от духовного и привлечь к мирскому? Пойми, мой наследник должен быть королём, а не святошей.

   — Боюсь, государь, такой подход к делу совсем выбьет его из колеи. Таким наставником может быть кто угодно, но не монах. Как бы Роберт, узрев в этом богохульство, не побежал жаловаться епископу на нового священника.

   — Тогда сам возьмись за это!

   — Я уже пробовал, государь, по вашей же просьбе, сблизить Роберта с молоденькими фрейлинами. Помните, это было в Лане? И что же? Ни черта из этого не вышло. Братец упёрт, как сто ослов. Едва приблизится к нему одна из них или попробует заговорить, у него тотчас отсыхает язык, и он каменеет, превращаясь в столб. Точь-в-точь как жена Лота. А когда я спрашиваю его, он начинает мямлить о несчастной любви, вспоминает некую девицу, которую любил, но её отняли у него.

   — Не та ли это история с дочерью какого-то бедного дворянина? — спросил Генрих у брата. — Помнится, это было в прошлом году.