Король франков

   — Ничего необыкновенного. Впрочем, не знал, куда деться от её ласок. Не иначе как по ночам её мучит бессонница.

   — Как же это произошло?

Можер потёр лоб, припоминая. Вспомнив, поведал:

   — Мы сидели за столом в её покоях, пили вино, болтали о чём-то. Рядом теплился очаг, она всё тянула руки к огню, мёрзла, наверное. Когда опустел кувшин из-под вина, я попросил принести ещё, но она ответила, что я могу свалиться под стол. В сердцах я грохнул кулаком по столу, и он жалобно затрещал. Императрица покачала головой и, смеясь, воскликнула:

«Ах, Можер, ещё один такой удар, и стол развалится на куски».

«Кто же виноват, что он такой хлипкий?» — ответил я ей.

«В замке твоего отца столы крепче?» — спросила она.

«Тоже из дерева, — ответил я ей, — а в моих покоях — из камня, как и моё ложе».

Она сделала удивлённые глаза:

«Но ведь тебе, наверное, холодно спать?»

«Ничуть, — усмехнулся я, — матрасом и одеялом мне служат медвежьи шкуры».

Тут императрица и вовсе всплеснула руками:

«Боже мой, как у дикарей!»

«Тебе не нравится моё ложе?» — спросил я у неё.

Знаешь, что она ответила? Она сказала, обворожительно улыбаясь при этом:

«Напротив, я с удовольствием разделила бы его с тобой».

Я ответил, что это в будущем, а нынче я с удовольствием разделю с ней её ложе, если она не возражает. Она не возражала.

   — Как просто, — констатировал Рено. — А я всё думал, как ведут себя при этом царственные особы, верно, как-то необычно?

   — Ничего особенного, брат Рено, можешь мне поверить. Страстный поцелуй, потом летят одежды на пол — и перед тобой такая же кошка, как и все. Между прочим, её свекровь — шлюха не из последних. Я сразу заподозрил это, едва увидел её взгляд, обращённый на меня. За разъяснениями я обратился к одной из местных красоток, особе не слишком строгого поведения. Так вот, она поведала мне, что эта Адельгейда, или как её называют «мать королевств», ублажала своими ласками отца её покойного мужа, а за ним добрую половину его придворных. Потом, выйдя замуж за Оттона, она спала с его братьями — Кёльнским архиепископом и Баварским герцогом, не гнушаясь при этом и молодыми людьми из окружения супруга. Этих она даже нумеровала. Так что Оттон Великий слыл в народе великолепным рогоносцем.

   — Неужто ему об этом было не известно?

   — Он прекрасно был осведомлён о проделках жёнушки, но предпочитал закрывать на это глаза. Супруга принесла ему в приданое чуть ли не половину Италии; ради такого куска я сам бы стоял с факелом и освещал дорогу, дабы любовники не заблудились в ночных коридорах.

И Можер поднялся, чтобы идти к королю с отчётом о поездке.

А вечером нормандец буквально пал иод градом сыпавшихся на него вопросов придворных, которых интересовало всё, вплоть до цвета носовых платков императрицы и её сына Оттона.

Глава 9 ЕЩЁ ОДНА ПОБЕДА КОРОЛЯ

В углу одной из комнат Орлеанского дворца епископа Арнуля стоит массивное, с вогнутым сиденьем, деревянное кресло на пяти толстых, кувшинообразных ножках — три спереди, две сзади; по бокам — полукружия подлокотников; посреди циновки на спинке — вышитый белый крест. Справа от кресла, забранное металлической решёткой, окно с видом на Луару; слева под сводчатым потолком — дверной проем с арочным перекрытием, украшенным затейливым орнаментом, сочетающим листья и диковинных зверей. Стены расписаны грифонами, фантастическими птицами, змеями — иными о двух или трёх головах; всё это на фоне узоров из веток с листьями.

В этом кресле, стоящем на двухступенчатом возвышении, окружённый всем этим великолепием, оставшимся, надо думать, со времён римлян, любил сидеть архиепископ Адальберон. Здесь он, глядя на парковые аллеи и рощу вдали, предавался размышлениям. Проследив лично, как выполняются распоряжения императрицы, он отбыл из Реймса в канун дня св. Мартина[17] и ко дню св. Эньяна[18] прибыл в Орлеан. Этот город ему нравился, а воздух, как он сам говорил, благотворно влиял на его здоровье. Архиепископ в последнее время страдал одышкой и ломотой в суставах, лекари мало чем могли помочь. По совету Герберта он и стал подолгу отдыхать на Луаре во дворце епископа Орлеанского, где и в самом деле чувствовал себя намного лучше.

Напротив него в камине лениво потрескивали дрова. Адальберон вытянул ноги поближе к огню и, отвернувшись от безбрежной белизны за окном, уставился на метавшиеся у его ног языки пламени. И вновь погрузился в невесёлые думы.