Король франков

   — Во всяком случае, — заметил Можер, — это делает наших дам всегда готовым к действиям, ибо они знают, что их исповедник тотчас отпустит им этот грех.

   — Слава отцу Рено!

   — Друзья, — внезапно сказал Вилье, — а не задумывались ли вы над тем, сколь образован, воспитан и культурен двор французского короля, несмотря на сплетни, которые распускают о нас недалёкие умом люди? И это не пустые слова, что я тотчас вам докажу. Однажды мне довелось побывать в замке у графа Турского. Когда его вассалы собрались за пиршественным столом, мне показалось, я попал в общество дикарей. Это были грубые, невежественные варвары времён короля Дагобера или его предка Хлодвига. Они пожирали мясо, урча, как голодные псы, и порою вырывали один у другого лучшие куски. При этом часто хватались за мечи и дрались тут же. Граф криком останавливал их. Съедая мясо, они бросались костями друг в друга, а жирные пальцы вытирали о собственную одежду. С женщинами не церемонились: сидя за столом и бросая собакам кости, они высматривали свою жертву, потом молча подходили к ней, отводили в сторону и, поворачивая к себе задом, тут же раздирали на ней платье.

Они не читают книг, почти все безграмотны, об античном наследии знают лишь понаслышке, а церковных постов вообще не признают, хотя и молятся Богу. Все их разговоры о войне и об охоте: кто и сколько убил, ограбил, изнасиловал, кто какого кабана или оленя завалил в лесу. Их женщины ушли недалеко: столь же невежественны и говорить спокойно не умеют, всё больше рычат и лаются между собой, как собаки. Одеты — кто во что, в основном в куртки из кож и шкур убитых зверей, а женщины — в грубые полотняные хламиды. Забота у них одна: совершить набег на соседний замок или деревню, всё пограбить и пожечь или напасть на кого-нибудь в дороге, потом обобрать и убить. Одним словом, замок этот — настоящее разбойничье гнездо. А ведь Тур недалеко от Орлеана. Что уж говорить об ещё более удалённых от короля областях? Наверное, и там так же, подумал я. Что же вы думаете, друзья? Я не ошибся. Такую же картину я наблюдал в замке графа Оверньского месяц или два спустя. Тот же разбойничий притон, причём язык их ужасен: то словно ворона каркает, а то будто крякнет утка. Да и трудно понять, о чём говорят: язык у них картавый, смешанный, тут и провансальское наречие вперемежку с гасконским, и итальянское. Словом, речь их мало того, что безобразна по форме, но весьма отдалённо напоминает чистый франкский язык, на котором говорим мы с вами.

   — Интересно, знают ли они, что происходит при дворе французского короля?

   — Я не уверен, знают ли вообще, кто нынче король. Им нет до этого никакого дела. Их господин — граф, который распоряжается всем, как монарх.

   — Но они хоть христиане? Молятся в церкви?

   — Весьма неохотно. Священники жалуются епископу, но у того иные заботы: грабёж соседних монастырских земель. Чужие богатства, которые необходимо присвоить — вот чем заняты мысли святых отцов. Что им паства? Стадо овец. Есть при нём пастух — вот и ладно, значит, всё идёт согласно божьему повелению.

   — Шайка негодяев! Сброд безграмотных головорезов! — в негодовании воскликнул Субиз. — И они ещё смеют называть двор французского короля гнездом разврата! Но, чёрт меня возьми, друзья, коли у нас такое королевство, сколь трудно придётся нашему королю! Ведь ему предстоит усмирить и подчинить себе все эти герцогства и графства. Как иначе идти на войну? Ему нужна армия, и у него, как у сюзерена, должно быть много вассалов.

   — Боюсь, дорогой Субиз, на это уйдёт не одно десятилетие, — ответил на это Маникор. — Быть может, и ста лет будет мало. Однако всё станет так, как хочет Бог, а он видит франков такими, какие они ныне при дворе короля. Наш монарх — избранник Божий и всё, что делает, подсказано ему Господом. Так ли, друзья мои, я говорю?

   — Истинно, Маникор! — поддержал его Вилье. — Франки — тоже богом избранный народ, ибо лишь они сохранили останки святых мучеников, которых римляне за веру в Христа сжигали на кострах или рубили им головы.

   — И именно франки, чёрт возьми, избавили народ Галлии от ига римлян! — воскликнул Можер. — Ведь это ваш король Хлодвиг разбил наголову римские легионы и заставил империю прекратить своё существование. Так, во всяком случае, нам говорили, когда я обучался при монастырской школе в Руане. Само провидение, иначе не назовёшь, направило суда моего славного предка Роллона к вашим берегам! И я горжусь, что земля, которую мы назвали по имени своего племени, является частью не Германии, Англии или Испании, а именно Франкской империи! Я, конечно, не провидец и не обладаю даром дельфийского оракула, но, не видать моей душе Елисейских полей[21], если Франция не станет вскоре великой державой, часть которой — Нормандия!