– Святые небеса! – Феофано вскочила, будто подброшенная пружиной и, забыв все свои намерения, набросилась на свекровь: – Черт вас возьми, мадам! Что же вы сразу об этом не сказали?! – Она принялась быстро ходить по комнате от стены к стене; накинутая на плечи легкая шелковая накидка полоскалась у нее за спиной. – Ричард Нормандский! Нам еще только не хватало, чтобы он обрушился на империю с датчанами и скандинавами, с которыми его связывают родовые корни! Викинги! Норманны! Довольно уже от них пострадали в свое время франки, недоставало теперь их здесь! А этот епископ… Он полагает, что из-за его вздора, который он тут несет, я допущу, чтобы вместо одного щенка, который, без конца тявкая на Лотарингию, наконец-то угомонился, на империю напали два матерых пса?!..
Она резко остановилась и поглядела на свекровь. Та все в той же позе сидела на месте с непроницаемым лицом и отсутствующим взглядом. Феофано подсела к ней совсем близко и неожиданно сама для себя взяла ее за руки. Адельгейда вздрогнула. Их взгляды встретились. Глаза невестки излучали ласку, чего свекровь никогда не видела.
– Ах, как же вы вовремя… – растроганно проговорила Феофано. – Ведь еще немного, и я отослала бы письмо!.. – и она крепко сжала руки свекрови.
Та не могла не отреагировать на этот порыв и, высвободив свою руку, слабо улыбнулась. Феофано, чувствуя, как глаза заволакивают непрошеные слезы, произнесла:
– Простите меня, матушка…
– Простить? – всем корпусом повернулась к ней Адельгейда. – Но за что же, светлейшая императрица?
– Не называйте меня больше так, я прошу. Ведь для вас я… ваша дочь. И я должна любить вас! Я хочу!..
И Феофано уронила голову на грудь свекрови.
Та с улыбкой погладила ее по волосам; лицо ее цвело от радости. Видно было, что и ей давно надоели, потому что всегда доставляли одни лишь неприятности, постоянные размолвки с невесткой по поводу воспитания юного императора.
– Мы будем жить в мире, если ты захочешь и перестанешь мне перечить, – произнесла Адельгейда. – Я все же опытнее…
Феофано подняла голову и поцеловала свекровь в щеку.
– Теперь мы вместе, и я так рада! – весело воскликнула она. – Нельзя жить волками, ведь правда же? Ну, сколько можно?..
– Хорошо, что ты это поняла, девочка моя.
– Теперь я буду слушаться вас, – Феофано удалила остатки слез. – Я, конечно, императрица, и мое слово – закон, но отныне я все буду решать с вами, ведь вы такая умная…
– Всегда буду рада помочь тебе, дочь моя, – ласково ответила ей на это свекровь.
– Наконец-то вы договорились, – неожиданно послышался рядом детский голос.
Обе, как по команде, повернули головы. Боже, они совсем забыли про маленького Оттона. Улыбаясь, он стоял теперь рядом с ними и, глядя то на бабку, то на мать, говорил:
– А то всё грызутся и грызутся… Надоело уже. Вы ведь не собаки.
Свекровь и невестка, поглядев друг на друга, рассмеялись.
– Да, но что же ты ответишь епископу? – спросила Адельгейда у Феофано.
Но сын неожиданно опередил:
– Пусть не сует нос не в свое дело, не то моя мать живо поставит его на место!
– Ну что скажете на это? – озорно блеснула глазами императрица.
– Мудрое решение, мой мальчик, лучше не скажешь, – с улыбкой ответила Адельгейда. – Однако епископ пишет еще, будто этот нормандец вызволил какого-то монаха, которого собрался наказать викарий за еретические суждения. Далее епископ сообщает, что племянник чудом избежал смерти, так как нормандец хотел его убить. Что ответишь на это, Феофано?
– Никто не смеет наказывать монаха, лишь Святейший синод, руководимый Господом Богом с высоты небес! Говорите, этот Можер покушался на жизнь викария? Жаль, что он не убил его.
– Значит, ты одобряешь такой поступок?
– Да, матушка, а вы?
– Я даже стала уважать этого бесстрашного нормандца. Бросить вызов самому епископу!
– Он бросил его вторично, когда штурмовал монастырь! – напомнил маленький Оттон.
– Что касается викария, – сказала Феофано, – то я прикажу епископу наказать его за превышение полномочий и пошлю человека, который проследит за выполнением моих распоряжений. Теперь о монастыре. Епископ негодует, что это не аббатиса сообщила ему о вторжении нормандца в ее монастырь и побеге с ним одной из послушниц. Усматриваю в этом тонкий ум аббатисы. Это чрезвычайно умная и дальновидная женщина. Епископу укажу, чтобы сделал щедрый вклад в ее монастырь, авось это прибавит ему ума, которого у него не хватает, чтобы замять дело с какой-то девчонкой.
Она взглянула на свекровь. Адельгейда кивнула в ответ.
– Удивительно, как это ты нынче ловко и быстро все решаешь, – хмыкнул Оттон, поглядев на мать. – Обычно долго раздумываешь.
– Это оттого, – радостно проговорила Феофано, поворачиваясь к свекрови, – что рядом со мной мать покойного мужа, твоя бабка, мать всех королевств и самая умная женщина. Наконец, она моя свекровь, которую я очень люблю.
И она снова крепко сжала ладони Адельгейды.
– А ведь из письма епископа можно извлечь немалую выгоду, дочь моя, – неожиданно сказала бабка юного императора. – Однако решать это всецело тебе, я лишь скажу, что заранее одобряю, но не настаиваю.