Король и Шут. Между Купчино и Ржевкой…

И на смену веселым бесшабашным панкам, скоморохам, шутам, актерам в идеологию КиШа стала вживляться тема, которую вносил Миха, злясь на меня, ломая старые устои. Тема такая: проанархический матриархат, смерть русскому року, Махно – миротворец, кто не врубается в панк-рок, тот дебил и т. д. И, как многие замечали, вещалось это все с неистовой агрессией. Словно человек в самом деле устал от людской тупости. Тогда я понял, что происходит на самом деле. Наркотики и алкоголь лишали его ума и закрепляли в его душе негативное отношение к обществу. Я не боролся с Горшком по жизни – ни в коем случае! Я боролся по жизни исключительно с той заразой, которая сидела в нем и с годами брала над ним верх. Миха, которого я знал, любил и уважал, становился слабее. Естественно, он отказывался это признавать, и неадекватное состояние – пьяное или под веществами – стало доминирующим. Я это видел, и мой лимит доверия, уважения, терпения таял. Что хочу подчеркнуть: не нужно думать, что этими словами я даю человеку исчерпывающую характеристику. Нет. Я всего лишь говорю о том, что видел и чувствовал. Я говорю о том, что являлось очень важным звеном в развитии наших с ним отношений, – исключительно по моему мнению. Я говорю о своей личной трагедии, о том, как я терял связь с другом.

В конечном итоге мы дошли до того, что перестали друг другу доверять. Я перестал верить в лучшие намерения Горшка, мне стало казаться, что он преследует только интересы своего эго. А он то же самое думал обо мне.

После того как я покинул группу, мы два года вообще не общались. И тогда и во мне, и в нем стало просыпаться желание поделиться друг с другом успехами и проблемами. Мы стали изредка созваниваться. Первым позвонил я. Потом позвонил он. Правда, я понял, что он по-прежнему очень зациклен на тех же проблемах, что и раньше. Мне даже показалось, что проблем стало больше. Театр поглощал его полностью, и я надеялся, что это пойдет ему на пользу. Он все еще был в объятиях нашего «Шута», и «Шут» давал ему силы. Хотя Миха и заменил его на знак распятой анархии. «Шут» всегда нас оберегал, создавал определенного рода вакуум. И Миха продолжал в этом вакууме находиться. Мне же, из-за сложившихся обстоятельств, пришлось из-под этого купола вылезти и пройти серьезную школу нового становления, что позволило по-новому смотреть на многие вещи. На фестивале «Окна открой», где мы случайно повстречались, меня охватило неимоверное чувство жалости. Ловить себя на этом было ужасно неприятно. Прежде я никогда не испытывал к нему подобного чувства. Выглядел он ужасно. Очень поседел, лицо в морщинах, а в глазах такая неподъемная усталость, что у меня внутри все сжалось. Люди, которые его окружали, должны были хоть что-то предпринять, но я никого не осуждаю. Я был вдрабадан пьян, но суть происходящего меня вмиг отрезвила. Мы обнялись, и тогда мне показалось, что обнялись мы с ним в последний раз….

Балу. Грин зеленый, как же так!? Как дошло до такого? Когда я уходил из группы, вы объявили монархию! И я думал, это значит, что если уж всех и нахер, то, по крайней мере, вы хоть друг за друга будете держаться.

Князь. Я просто хотел, чтобы у коллектива были лидеры, которые управляют. Пишут песни и направляют команду, а музыканты помогают делать новые хиты и во всем поддерживают то, что касается творчества. Одна из главных проблем состояла в наличии двух лидеров: мы не могли договориться между собой, кому сколько музыки писать в альбоме и по прочим творческим и идеологическим темам.