Король холопов

Казимир молча, терпеливо все выслушал и задумался. С грустной улыбкой он сказал:

– Совет, быть может, и хорош… Кому надо управлять страной и охранять ее, тот должен быть всегда осторожным. Совет хорош, но, дорогая Эсфирь, я предпочел бы услышать его от друзей, а не из твоих уст, которые, казалось бы, созданы затем, чтобы услаждать слух приятными лишь звуками.

– Да, это правда! – шепотом произнесла Эсфирь. – Да, мой властелин, я это сама чувствую, но сердце мое дрожит, когда я слышу, что моему любимому повелителю может угрожать опасность. Могу ли я молчать? Я и мои братья, которым ты дал и даешь приют в твоей стране, все мы тебя очень любим, и они-то говорят моими устами.

– Мацек Боркович! – воскликнул король. – Да, он силен сам по себе и через меня, потому что я ему дал власть там, где она ему нужна была для поддержания порядка. Но точно так же, как я его возвеличил, сумею его и уничтожить. Да, – прибавил король хладнокровно, – но для этого нужно чего-нибудь больше, чем подозрения и голословные обвинения. Надо ждать… – И хорошенько смотреть! – прервала Эсфирь.

Это предостережение не осталось без последствий. Казимир возвратился в замок озабоченным и на следующий день послал Добка в Познань к Вержбенте с приказанием, чтобы последний приехал, но никому не сказал бы, куда он отправляется и что король его к себе потребовал.

К тому времени прибыл в Краков милый и всегда желанный для короля гость, вполне преданный ему Богория, архиепископ гнезнинский. Прозорливые люди втихомолку поговаривали, что будто его тайно вызвал его племянник, ксендз Сухвильк. Король всегда был рад его приезду, и их взаимные отношения всегда были самые теплые и дружеские; никаких недоразумений между ними не случалось. Богория был всегда снисходителен, а король был за это ему сердечно признателен. Этот, в свое время строгий и энергичный пастырь, если дело касалось любимого короля, был поистине для него отцом, так как умел говорить с ним с такой родительской лаской, что самые трудные вопросы у них обыкновенно решались к согласию и удовольствию обеих сторон. Богория, прибыв в Краков, первым делом отправился во дворец к королю и уведомил его, что приехал для переговоров с краковским епископом относительно спорных владений и церковного обложения в обеих епархиях. Король опасался, что пастырь начнет говорить об Эсфири, но тот даже в самых интимных разговорах ни одним словечком не дал ему почувствовать, что знает о ней, и король был ему за это очень благодарен.

Между тем, Бодзанта ни перед кем не скрывал своего негодования.

– Я простил бы ему и десять наложниц, – говорил он, – но такого соблазна не могу потерпеть. По нашим церковным уставам евреи не имеют права держать слугу христианина, а тут сам король пошел к ним на службу. Неудивительно, если он после этого подарит еще новые права им после того, как они выклянчили уже себе некоторые у Болеслава Калишского; настанет время, когда нам придется опасаться их, а не им нас!

Без ведома короля под различными предлогами были созваны отовсюду влиятельные люди и дворяне. На третий день по приезду архиепископа у него собрались: Збышек – краковский настоятель, кастелян Спытек, Ян Наленч –краковский вицеканцлер и еще некоторые другие знатные лица. Ксендз Сухвильк, вместо своего дяди исполнял обязанности хозяина.

Все собравшиеся были известны своей преданностью и любовью к королю; один лишь Бодзанта со времени истории с Баричкой, хотя и помирился с королем, однако, был с ним холоден и как бы несколько неприязненен. Излагать в чем дело не представлялось надобности. Архиепископ, вздохнув и воздев руки, первый произнес:

– Это Господь нас карает. Король наш горяч, как все Пясты, и многое надо ему простить.

Бодзанта стремительно поднялся с места и с жаром перебил говорящего: – Мы уже достаточно прощали! Мой славный, неустрашимый ксендз Марцин пал жертвой! Вместо исправления, сами видите, что случилось. Потеряв стыд, он взял любовницу из поганого племени, одно прикосновение к которому уже оскверняет человека. Какое уважение после этого будут иметь к нашей короне? Необходимо пригрозить ему проклятием! – быстро прибавил он. – Да, проклятием! Тут необходимы строгие меры, нашей снисходительностью мы сами довели его до этого. Сухвильк встал. – Позвольте мне сказать одно слово, – сказал он. – Я знаю короля не с нынешнего дня, знаю его характер, хорошие и дурные стороны. Как и в той несчастной истории с покойным ксендзом Баричкой, так и теперь вы не повлияете на короля ни проклятиями, ни угрозами, этим вы ничего не достигнете и заставите его бороться с вами.

– Так как же, по-вашему? – накинулся на него Бодзанта. – Значит, сложить руки, ничего не видеть, молчать и терпеть?

Сказав последние слова, он насмешливо поглядел на всех.

Богория, терпеливо слушавший все время, медленно начал:

– Мне кажется, тут иначе надо действовать. Король давно уже горюет, что не останется после него мужского потомка. Он не стар, жены не имеет. Надо ему дать молодую, красивую жену, к которой он мог бы привязаться, тогда он бросит свою теперешнюю любовь.