Король Красного острова

«Раз крепость построена, раз других дел нету, значит – пора… Да, пора покидать Америку», – такая мысль все чаще и чаще приходила в голову Устюжанинову. И ехать, конечно, не в Россию, где его никто уже не ждет и с этим фактом надо мириться, а в Европу – искать Беневского…

По Беневскому Алексей скучал, часто вспоминал живого непоседливого графа, ни на кого не похожего человека, и приязнь эта не проходила – Мориса Августовича не хватало в его жизни. Не хватало до сердечной боли, до стона, до крика; если бы рядом находился Беневский, он не чувствовал бы себя так одиноко. Но что было, то было…

Борьба за свободу в Америке еще продолжалась – на юге шли бои, там сидела мощная армия, возглавляемая генералом Корнуэллисом, действовала она очень решительно и приносила американцам немало хлопот.

Через два дня после отъезда Вашингтона из Вест-Пойнта – огромного сооружения, пахнущего свежим деревом, каменной мукой, замешанной на куриных яйцах – сложный раствор этот шел на соединение особо прочных стыков и обработку орудийных амбразур, – свежим, только что скошенным сеном и молодым вином – в честь приезда Вашингтона в крепости давали прием, на который пригласили не только офицеров, но и простых строителей-солдат, – к Алексею неожиданно подошел Костюшко.

Устюжанинов при виде полковника вскочил.

– Сиди, сиди, – произнес тот успокаивающе, положил руку Устюжанинову на плечо. – Чем думаешь заниматься дальше?

– Не знаю, – с обескураживающей простотой признался тот, – пока ломаю голову…

– Не надо ломать, – сказал Костюшко. – Мне приказано собираться и ехать на юг в распоряжение генерала Грина. Я приглашаю тебя поехать тоже. Ты, конечно, волонтер и можешь распоряжаться собою, как посчитаешь нужным, но…

Устюжанинов не дал полковнику договорить, прервал его.

– Я согласен! – быстро произнес он, запоздало обрадовался тому, что не надо думать о будущем и мотаться по Европе в поисках Беневского, – все, в конце концов, можно будет сделать с помощью почтовой связи, поискать Беневского по почте. Как же об этом он не подумал раньше?

– Вот и хорошо, – довольным тоном проговорил полковник. – Будешь моим адъютантом. Должность офицерская, жалованье тоже офицерское… Пара дней на сборы у нас есть, а там настанет пора прыгать в седла.

Так Устюжанинов еще на два с лишним года застрял в Америке…

Вечером, при свете коптюшки, Устюжанинов написал письмо в Европу, представителю Штатов в Париже, – он начал активные поиски Беневского. Точнее – продолжил их – кое-какие попытки он предпринимал и раньше, но попытки эти результата не дали… Поиски надо было начинать снова.

Осень в Америке всегда была теплая и очень солнечная, Устюжанинов ни разу не увидел здесь хмурого осеннего неба, низко прогнувшегося под своей, набитой холодной влагой тяжестью, не встречал поваленных лютыми ветрами деревьев и изжульканных досмерти птиц, смятых, как мокрые тряпки, жестокими порывами воющего воздуха, не попадались Алексею, как на Камчатке, люди, чьи жилища были уничтожены осенью. Опасное время года – осень…

И все-таки камчатская осень была Устюжанинову не то, чтобы милее – была ближе. Когда он вспоминал Камчатку, лицо его делалось неожиданно жалобным, глаза светлели, словно бы наполнялись влагой, Устюжанинов замыкался и старался отойти куда-нибудь в сторонку, отыскать укромное место, затеряться, сделаться для других невидимым.

Как-то сейчас живется-можется на Камчатке, здоровы ли люди, которых он когда-то знал – тот же Гришка Нилов, например? Замирал Устюжанинов, вслушивался в пространство, всматривался в него, словно бы желал засечь чье-то дорогое лицо или услышать знакомый голос, напрягался и через несколько минут разочарованно опускал голову – ничего он не видел, ничего не слышал…

В Америке росло много фруктов, совершенно не похожих на те, что водились в России. Взять, например, обычную грушу. На Камчатке она – кислая, коричневого цвета в крапинку, есть ее нельзя, пока она не станет мягкой и сок в ней не забродит хотя бы немного… Разве в Америке водятся такие груши? Да их здесь даже лошади не едят, а на Камчатке ребятня лопала эту кислятину за милую душу, только треск за ушами стоял… Такой треск, что с вулканов осыпались снежные шапки…

Теплым октябрьским днем, под пение птиц, полковник Костюшко и Устюжанинов прибыли в Филадельфию. Город, считавшийся в ту пору американской столицей, был шумным, поражал обилием лавок, контор, кабаре, ресторанов и крохотных семейных ресторанчиков, клубов, банковских отделений, фруктовых базаров и площадок, где проводились петушиные бои.

Была бы воля Устюжанинова, провел бы здесь несколько лет. Хотя бы ради того, чтобы попробовать все фрукты, что выставлены на выносных прилавках магазинов и просто в лотках, горами сложены на широких развалах, украшенных щитами, на которых изображены написанные маслом райские яблоки, ананасы и авокадо. Наверное, все фрукты, что продают в Филадельфии, так же вкусны, как райские яблоки вывесок. Иначе с чего бы их рекламировать?