Король Людвиг II Баварский. Драма длиною в жизнь. 1845—1886

Художник Фридрих Пехт радовался, что Людвиг пригласил Вагнера в Мюнхен. В своих мемуарах Пехт указывал, что король «относился к нему последовательно в качестве советника и друга, в то время как Вагнер показывал отцовскую нежность к нему». …В глазах Пехта «тихая вражда всех придворных служащих» развилась против композитора вскоре из-за больших финансовых пожертвований для Вагнера».

Дружба короля и композитора развивалась быстро. Мир музыкальных драм Вагнера, мир легенд и грез, который питал богатое воображение Людвига, становился для него все больше идеальным миром. К тому же композитор для молодого короля стал опорой и поддержкой перед суровым придворным окружением, которое не понимало устремлений короля-идеалиста и смысла его меценатства.

В более чем 600 письмах король и композитор обменивались мнениями на протяжении жизни. Романтический тон переписки двух уникальных личностей необычен, восторжен и неповторим. В письмах к Вагнеру Людвиг пишет яркими выразительными эмоциями. Вагнер, уловив эту волну, отвечал королю в таком же литературном восторженном выражении.

Исследователь и биограф Рихарда Вагнера и Людвига II Мария Залесская полагает: «Для эпистолярного стиля XIX века нет ничего необычного в подобных выспренних и чересчур возвышенных оборотах речи, столь непривычных и, пожалуй, даже режущих слух современного читателя своей кажущейся нарочитостью. В подтверждение этого достаточно обратиться к любому доступному эпистолярному источнику того времени, в особенности немецкоязычному, хотя бы к переписке И.В. Гёте или Р. Шумана. Тогда так писали все, от экзальтированной барышни до классиков мировой литературы; подобный стиль был признаком хорошего художественного вкуса и литературного слога! Эпистолярное наследие короля и композитора не является исключением из общего правила».

Людвиг II не был также первым князем из дома Виттельсбахов, который сердечно дружил с композитором. Его предок герцог Альбрехт V Баварский (1528–1579) считался по праву «самым значительным и самым влиятельным покровителем искусства и науки» среди князей Германии. При нем Мюнхен стал одним из культурных центров Европы. Герцог пригласил ко двору Мюнхена композитора и капельмейстера из Антверпена Орландо ди Лассо (1532–1594) и поддерживал других творческих личностей.

Свое почтение Вагнеру Людвиг щедро выразил в материальной форме: помог оплатить его долги (в июне 1864 года 20 тысяч гульденов и в октябре 1865 года следующие 30 тысяч гульденов), обеспечил годовую зарплату в размере 4 тысячи гульденов (с декабря 1864 года – 5 тысяч гульденов), арендовал дом в центре Мюнхена для композитора на Бриннерштрассе, а на летнее время предоставил ему в распоряжение виллу «Пеллет» на Штарнбергском озере, недалеко от замка Берг, где король и композитор в долгих беседах обсуждали и планировали, как поставить работы Вагнера. Людвиг обеспечил поддержку и финансирование музыкальных драм, чтобы Вагнер мог быть свободным от финансовых забот и посвятить себя полностью творческому процессу. За составление и исполнение «Кольца Нибелунга» в течение трех следующих лет Вагнер получил от Людвига гонорар в размере 30 тысяч гульденов. За полтора года пребывания в Мюнхене Вагнер в целом получил из личных средств короля 190 тысяч гульденов (по современному курсу больше чем 1 млн евро). Общую сумму денежного вклада Людвига в Вагнера Отто Штробель оценивает в 521 063 гульдена.

Было ли это предопределено свыше или являлось чистой случайностью, но Вагнер встретил самого альтруистического мецената, своего ангела-хранителя в лице баварского короля. Один дополнял другого во взаимном стремлении к высокой цели по совершенствованию мира – культурному просвещению, борьбе за идею о высоком значении искусства, возрождению германской музыки и духа. Людвиг, проникшись идеями и замыслами Вагнера, видел себя в роли романтического просветителя, задумал большое культурное преобразование в Мюнхене, хотел поднять своих подданных на более высокую нравственную ступень, о чем писал Вагнеру: «У меня есть намерение отучить мюнхенскую публику от фривольных пьес, очистить ее вкус и подготовить ее к чудесам Ваших творений посредством исполнения в придворном театре значительных и серьезных вещей Шекспира, Кальдерона, Моцарта, Глюка, Вебера. Все должно проникнуться истинным значением искусства!»

Людвиг видел себя в образе благородного рыцаря в сияющих доспехах – Лоэнгрина, Парсифаля и Людвига Баварского в одном лице. Как утверждал Эрнест Ньюман, «король… был слишком рад представить себя идущим по сцене в роли, которую его наставник определил для него, роли Спасителя немецкой культуры, идущим на парах в новый Иерусалим со всей Германией, следующей за ним, размахивающей флагами, трубами и ревом тромбонов на манер большой оперной процессии в последнем акте».