Король (ЛП)

- Значит «Я люблю тебя, мой сын, и Бог тоже тебя любит». Это последнее, что я говорю ему каждую ночь перед тем, как уложить его в кроватку. Он сказал... - Грейс остановилась и улыбнулась. Она выглядела так, будто вот-вот расплачется, но какие бы слезы ни были, она держала их при себе. - Он сказал, что его мама желала ему спокойной ночи, когда тот был маленьким.

- Jeg elskar dig. Мне он сказал, что это «удача» на датском.

- По-датски это значит «я люблю тебя».

- Этот блондинистый монстр - ублюдок.

- Ты же знаешь, что любишь его.

- Совершенно против своей воли, - ответил Кингсли, - и всем сердцем.

Грейс поцеловала кончики пальцев и прижала их к головке Фионна. Она поправила его одеяло и прошептала датскую молитву сыну.

Они вышли из детской, и Грейс бесшумно закрыла за собой дверь.

- Звони, если буду нужен, - сказал Кингсли, приказ, а не просьба. - Если что-то случится, что угодно, звони мне первому.

- Конечно, - ответила Грейс, когда они оказались перед парадной дверью.

- Если хочешь, то можешь больше не работать. Ты или Закари. Вы можете работать из дома, купить новый дом за городом, путешествовать. Мне все равно. Деньги принадлежат вам и вашему сыну, и я знаю, что вы найдете им хорошее применение.

- Да, мы так и сделаем. Я не могу... Дай мне несколько дней, чтобы обдумать все это.

- У тебя предостаточно времени.

- Если завтра утром у Закари случится сердечный приступ, винить я буду тебя.

- Пусть скорая помощь будет в режиме ожидания.

- Боже мой, Кингсли. Я не могу в это поверить.

- Поверь, - ответил Кингсли. - После всего произошедшего, у нас должна быть способность верить во что угодно.

Грейс усмехнулась, и он снова обнял ее.

- Передашь ему, что с Фионном все хорошо? - спросила она.

- Передам.

- Думаешь, он приедет навестить сына?

- Когда будет готов. Дай ему время. Он не хочет вмешиваться.

- Это не было бы вмешательством. Так и скажи ему.

- Скажу, - пообещал Кингсли. - Он будет завидовать тому, что я держал его.

- Поцелуй за меня свою красавицу, - попросила Грейс.

- С удовольствием. Их обеих.

- Куда ты сейчас?

- Навестить старого друга, - ответил Кингсли. - Вот и все.

- Кстати, о старых друзьях, что случилось с твоей Сэм?

- А что случилось с Сэм? Через четыре года после того, как она стала работать на меня, случилось самое худшее. Она влюбилась.

- Это ужасно, - согласилась Грейс. - Но это случается и с лучшими из нас.

- Она переехала в Калифорнию со своей девушкой. Несколько лет назад они поженились.

- Ты был на свадьбе?

- Я был ее шафером. Мы были в одинаковых смокингах.

- Сексуальные пингвины?

- Это были мы. - Кингсли закинул сумку на плечо и скрестил руки на груди. - Я уже давно не вспоминал о том годе. Блейз и Лаклан теперь женаты.

- Шутишь?

- Он украл ее у меня. Не то, чтобы я виню его или ее. У нее всегда была слабость к акцентам. Очевидно, австралийский победил французский. Они живут в Сиднее. Фелиция вернулась в Лондон через несколько лет после открытия клуба. Джастин управляет приютом для беглых геев.

- Какую команду ты собрал.

- Я всегда был хорош в поиске талантов, - согласился Кингсли. - Я знал, какой будет Нора, как только увидел ее.

- Знал. Ты был прав.

- Двадцать лет спустя... Как будто это было вчера. Вчера и всю жизнь.

- Представляю, каково это.

- Двадцать лет, - повторил Кингсли. - Все это время Сорен был константой. Он и она.

- Нора?

- Двадцать лет назад ее арестовали, и это вернуло мне Сорена. Двадцать лет спустя ее похитили, и это вернуло мне моего сына. Я почти с нетерпением жду, когда она в следующий раз попадет в неприятности. Я всегда получаю выгоду.

- От того, что Нора вляпывается в неприятности? Сомневаюсь, что тебе придется долго ждать.

Кингсли поцеловал Грейс в обе щеки и на мгновение прижался лбом к ее лбу.

- Мы семья, - сказал Кингсли. - Сорен - моя семья, а это значит, и Фионн тоже. Ты понимаешь?

- Да, - прошептала она. - Если Нора согласится стать его крестной, ты можешь быть его крестным. Тогда у него будет четыре замечательных отца, которые любят его.

- Четыре?

Грейс посмотрела на небо. Четыре. Безусловно.

Он отпустил ее и легкой походкой вышел из дома, поддерживаемый чувством глубокого удовлетворения, которое заставило его ощутить половину из его сорокавосьмилетней истории. Было приятно наконец рассказать кому-то историю того, что Сорен сделал для него и почему. Он чувствовал облегчение рассказав свои историю, словно человек после исповеди с более чистой и легкой душой. Но его исповедь была не священнику, а о священнике, священнике, которого он любил несмотря на все грехи, которые они совершили против друг друга, но и из-за них, потому что грехи были тем, что связывало их вместе.

И любовь. Конечно, любовь. Всегда любовь.

****

На рассвете Кингсли сел в свой самолет. Короткий перелет, но часа сна ему было достаточно, чтобы освежиться. И когда он вышел из аэропорта, то закрыл глаза и впервые за два десятка лет вдохнул воздух Франции.