Король-медведь (СИ)

– У меня небольшой пунктик на эту тему, – пояснил Грэм, подтягивая к себе блюдо с мясом. – Я люблю еду и все, что с ней связано. И еще сон. И секс. В общем, приземленные и простые радости.

Ричард невольно заулыбался: Грэму все это очень шло.

– И это не значит, что я не люблю ходить по музеям, например, или смотреть хорошее кино, – опомнился тот. – Ты не думай.

– Я и не думал. Мне нравится, что ты говоришь честно о своих предпочтениях.

– Мне страшно разочаровать тебя, – признался Грэм.

Он отрезал кусочек мяса, насадил на вилку и протянул Ричарду, а тот послушно снял угощение ртом и принялся жевать.

– Очень вкусно! Ты зря опасаешься, больше всего разочаровываю себя я сам.

– Ну, пора тебе отвыкать от этого. Не терзай себя всякой ерундой, ясно?

Немыслимым образом рука Грэма пробралась под свитер, пальцы мягко касались кожи. Ричард постарался сохранять серьезность и смотреть на экран, но прикосновения чужих горячих ладоней были гораздо интереснее, чем события в кино. Кожа в этих местах всегда была чувствительной, и сейчас эмоции зашкаливали, каждое касание переливалось всеми оттенками электрической нежности. Ричард подумал, что хочет стонать, но не был уверен, стоит ли ему.

– Попробуй с брусничным соусом, – предложил Грэм.

Ричард сперва не понял, о чем он, полностью погрузившись в ощущения, пока перед глазами не возник кусочек мяса, подцепленный на вилку вместе с несколькими рубиновыми ягодками.

– Ты и бруснику принес с собой, – улыбнулся Ричард.

– Я сам ее заготавливаю, – ответил Грэм, с некоторым самодовольством в голосе. – Отбираю каждую ягодку! В том, что касается еды, я предпочитаю все контролировать сам.

– Тогда мне точно понравится, – Ричард снял кусочек с вилки зубами.

Брусника лопалась на языке, растекаясь во рту кисло-сладким соком, одними лишь вкусом и ароматом рисуя в воображении картину холмистых пустошей, полных свободы и ветра, где на пологих склонах рдеют кровавые пятна брусничников и уже отцветающего по осени дикого вереска. Шотландский ветер пропел что-то в голове, ударяясь в затылок, а потом упал в истосковавшийся по продолжению трапезы желудок вместе с прекрасным кусочком жареного мяса.

– Боже, это невероятно! – простонал Ричард. – Теперь я понимаю, что прежде и не ел вовсе!

Уши Грэма покраснели от удовольствия; его свободная рука под свитером Ричарда пришла в движение и ласково погладила живот.

– Я хочу угощать тебя всегда.

– Это приятно, но не слишком ли смело делать такие признания человеку, которого ты знаешь меньше недели? – спросил Ричард, невольно подставляясь под его ласки.

– У меня чувство, что я знал тебя всю жизнь, – просто ответил Грэм.

Ричард сам не знал, почему верит ему, но иначе не мог – так было правильно сейчас. И это было странно, и то, и другое, и десятое. Все, что случалось с Ричардом в последние несколько дней, отличалось от прошлой его жизни почти так же сильно, как магазинная замороженная пицца отличается от той, что можно отведать в частной фамильной пиццерии на берегу Средиземного моря.

И он определенно знал, которая нравится ему больше.

Фильм закончился, но Ричард вряд ли смог бы вспомнить из него хотя бы пару фраз. Блюдо из-под стейков стояло пустое и остывшее, на соседней тарелке сиротливо лежали два ломтика помидора. Леди Мариан, проявив удивительное для нее чувство такта, самостоятельно отправилась в клетку. Ричард мог бы поклясться, что она сама закрыла и заперла за собой дверку, но в нем уже булькало несколько кружек пива, отдаваясь в голову веселым туманом, поэтому за свою клятву он бы не поручился.

Щетина Грэма, такая колючая с виду, на самом деле была мягкой и щекотала лицо. Целовался он охотно и очень приятно, разве что постоянно перехватывал инициативу – но Ричард не был против. Обычно он старался контролировать ситуацию, чтобы все не зашло слишком далеко, но сейчас он понимал, что… что, пожалуй, и сам не против удариться в безумства. И не важно, что все происходит дома, под строгими взглядами портретов прабабушек, и что диван слишком узкий и не застелен чистым бельем, и даже – самое страшное – душ у обоих был в лучшем случае утром. В любой другой ситуации каждый из этих моментов стал бы решающим для отказа, но ведь Ричард уже выбрал свою пиццу. Пусть эта новая жизнь станет совсем короткой, пусть даже есть возможность, что она не повторится и не продолжится – но она у него будет. Ценность любых отношений в том, что когда-то они были «сейчас».

Грэм уверенно справлялся с его одеждой, снимая ее вместе со смущением. Ричард тянулся за поцелуями с травяным привкусом, как за отпущением грехов, и каждый раз получал их. Как по волшебству Грэм угадывал чувствительные участки его обнажающейся кожи и гладил, щекотал и касался их именно так, как было нужно. Голос не слушался, и Ричард перестал пытаться говорить, лишь тихо постанывал на выдохе, когда руки Грэма в очередной раз находили верный ответ. Рваное дыхание переплеталось с голосом из опаленного страстью горла и тихим рычанием Грэма, нечто похожее на струну с низким голосом сладко вибрировало в животе.