Ричард спустил ноги на пол, и только после этого открыл глаза. Снаружи было обычное для этих мест серое утро с мутным небом и обещанием скорого дождя. Свет, проникавший сквозь окна, казался густым и осязаемым, он не слишком справлялся с остатками ночной мглы, попрятавшейся по углам. В доме было тихо и как-то по-особенному чисто, а производимые собственными движениями звуки казались слишком громкими и неуместными. Стараясь ступать неслышно, Ричард прошел в гостиную. Его встретили аккуратная стопка белья и свернутое одеяло на диване. И голодная леди Мариан, с яростью щелкающая клювом о металлические прутья клетки.
– Сейчас, моя дорогая, покормлю.
Голос после сна был хриплым и чужим, почему-то именно его звучание расстроило Ричарда сильнее всего. Он не мог заставить себя думать о Грэме, подсознание с какой-то, только ему понятной целью, подсовывало образ свернутого одеяла, и никакие выводы из этого сделать не получалось.
Леди Мариан получила порцию утреннего корма, кусочек бисквита для попугаев, чистую воду и лоток с минеральным песочком, а дельные мысли так и не посетили голову Ричарда. Он чувствовал себя разоренным и разворошенным, и никак не мог начать собирать себя заново, словно весь каркас, который прежде его держал, оказался бумажным и размок под зимним дождем.
– Кофе, – сам себе скомандовал Ричард. – И умыться.
На кухне оказалось так же чисто, как и в гостиной: кто-то перемыл всю посуду и расставил ее по полкам почти так же, как делал обычно сам Ричард. Только маленькой турки нигде не было видно. Оставив тщетные попытки разыскать ее, Ричард отправился в душ: может, хоть так голова начнет быстрее думать? Как и у многих это бывает, едва шум льющейся воды заглушил остальные звуки, стало казаться, что звонят оба телефона, в дверь стучат, а по коридору кто-то ходит. Обычно эти галлюцинации не имели ничего общего с реальностью, но сейчас все оказалось не так. Едва Ричард распахнул дверь ванной, в нос ему ударил восхитительный запах жареного бекона. На кухне весело шкварчало и шумело, кто-то постукивал лопаточкой по стенке сковородки и напевал шотландский мотивчик; клетка леди Мариан была отперта, а ее обитательница подпевала повару. Заглянув на кухню, Ричард увидел голую спину Грэма. Тот переворачивал бекон в широкой сковороде, пока попугай на его голове выводила рулады. Складки килта покачивались в такт движениям, привлекая внимание и гипнотизируя. На плите ярким полированным боком сияла новая пузатая турка.
– Д-доброе утро, – голос Ричарда дрогнул, когда сердце пропустило удар.
Грэм, не оборачиваясь, помахал лопаткой в воздухе.
– Доброе! Я надеюсь, ты любишь плотные завтраки не раз в неделю, а каждый день, потому что я люблю и готовлю.
– Люблю, – Ричард сел за стол и потер ладонями лицо. – Я думал, ты ушел.
Грэм обернулся, и на лице его явно читалось возмущение.
– Это было обидно. Я же сказал, что хочу с тобой быть, разве ты не слышал?
– Сложно сразу с места это воспринять. Прости, я не хотел обидеть тебя, – Ричард обезоруживающе поднял руки.
– Да уж знаю, что. Люди часто говорят просто так, чтобы воздух потрясти, никак к этому не привыкну. В смысле… ну, я имел в виду, нормальные люди, да.
Грэм закашлялся, выключил плиту и потянулся за тарелками в посудный шкаф, страшно при этом громыхая.
– А ты — не нормальный? – Ричард встал, подошел на пару шагов и остановился за его спиной.
– Нет, конечно. Иначе женился бы и сидел дома, любовался из окна на своих овец. А я вот бегаю по родственникам, тебя ищу, – шутливо проворчал Грэм.
– Скучаешь по дому, да? – понимающе вздохнул Ричард.
– Я вот словно на иностранном языке с тобой разговариваю, – Грэм усмехнулся и начал сгружать бекон в тарелку. – Ведь совсем не об этом я тебе сказать пытаюсь. А ты почему-то слышишь не то, важное, а ерунду всякую. Давай уже завязывай с этим, ясно? А сейчас — за стол иди, кормить тебя буду.
Он повернулся и оказался лицом к лицу с Ричардом; шумно выдохнул и прикрыл глаза на секунду. Ощущение было такое, словно по спине пробежал разряд тока. Грэм покрепче перехватил тарелку с беконом и ею подтолкнул Ричарда к столу.
– Иди давай, а то я за себя не отвечаю.
Жареные яйца, бекон, тосты – все это было вкусным, и на удивление совсем не таким, как обычно выходило у Ричарда, но он жевал не спеша, полностью погрузившись в свои мысли. Это было так… непривычно: чувствовать чужое желание, понимать, что нравишься кому-то.
Ему.
Сладко, чуть кисло, тепло и свежо, как весной иногда бывает, при открытых окнах, когда выдается солнечный день, а мягкий ветер приносит с моря его соленое дыхание, а вместе с ним запахи молодой травы и цветущих кустарников, что посажены у ворот. Грэм сам казался частью этого мира, родственником выбеленным волнами и дождями скалам, бархатным холмам и древним деревьям. Кем-то, кем Ричард никогда бы не смог стать.
Было очень странно от этих мыслей, ведь он никогда не считал себя не только поэтом, но хотя бы даже немного склонным к романтике.
– Чем хочешь заняться? У тебя вообще есть планы на день? – прервал его задумчивость Грэм.