Король на краю света

— «Месть турка». Смысл был двойной, и это славно. Ваша месть состояла в том, чтобы стать христианином, но потом другой турок тоже отомстил. Немного трагичный конец. Кучка драматургов сочиняла ее вместе. Мандей и Четтл сделали основную часть, я думаю, — добавил он небрежно, как будто мистер Леверет совсем не был уверен в интересе Тэтчера ко всему этому. Он видел, что для доктора все было немного чересчур — и подробности относительно финала пьесы, и сам факт ее существования, и личность гостя, и цель, ради которой он приехал из самого Лондона… возможно, чтобы отыскать Тэтчера? — Для вас это было совсем по-другому? Я имею в виду крещение. Вы взрослый. Интересно, вы почувствовали, как вода смыла ваши суеверия? Я бы предположил, что младенец не чувствует ничего, кроме купания. Но мужчина…

— Я изучал христианское право и Священное Писание с доктором Ди. Он подготовил меня к обращению, к людям, которые меня проверяли.

— Но само крещение, доктор Тэтчер. Чувствовалось ли… как бы это сказать… что это был верный поступок? Что ваша вера крепка?

— За прошедшие годы она не смылась, — сказал доктор Тэтчер.

— А здесь, на севере, вас не потянуло к старым обычаям?

— Почему я должен чувствовать себя более магометанином на севере?

Беллок рассмеялся с облегчением, подставив лицо возобновившемуся дождю.

— Нет, мой друг, я не об этом — вы не ощутили притяжения католиков?

— Сэр, я не уверен, что когда-либо встречал католика. Узнаю ли я их по внешнему виду?

— По делам и словам.

— Я приехал в Англию только в 1591 году. Я так понял, что к тому времени католики были уничтожены.

— Легче избавить остров от крыс, доктор. Вы прибыли всего через три года после Армады.

— Мне об этом говорили. Вы не возражаете, если мы пройдем к скамейке? Мне нужно немного посидеть.

Беллок наблюдал, как мужчина медленно приближается к каменной скамье под ольхой. Наверное, у него болели колени. Даже это казалось многообещающим. Все, что касалось турка, теперь не представляло угрозы. Он был интересным, но ни в коем случае не опасным. Он прекрасно вышел бы на сцену. Тяжело опустившись на мокрый камень, доктор потер лицо, вынуждая капли, осевшие из-за тумана на густых бровях, отступить к влажным вискам.

— Вам больно? Ноги?

— Не на что жаловаться. Я думаю, вы все еще молоды, мистер Леверет? Приходит день, когда, подобно реке, меняющей направление, мы каждый день стараемся терять как можно меньше сил.

— Хотите ее прочитать?

— Что прочитать?

— Пьесу. «Месть турка». Я привез с собой книгу, она в поместье. В начале месяца наткнулся на нее на распродаже у Святого Павла^{56}.

Тэтчер вытащил зернышко граната из ложа внутри плода. Человек, которого он не мог вспомнить, приехал из Лондона с экзотическим фруктом и экземпляром пьесы, вдохновленной его жизнью.

— Вы знаменитый и благочестивый человек, доктор Тэтчер. Вы прославились благодаря религиозности и верности королеве.

— Я хотел бы прочитать, если это не покажется вам нескромным. Чем она заканчивается?

4

— Она отнимет у меня даже это? — спросил Морсби.

— Милорд, ее великодушие по отношению к вам проявляется каждый день.

Леверет указал через узкое окно на маленькую часовню позади дома, служившую семье со времен Завоевания, без каких-либо изменений в ее содержании или убранстве. Он взломал дверь часовни в ту ночь, когда приехал, заплатив полпенни конюху, чтобы тот отвел взгляд: серебряные подсвечники, резное распятие, раскрашенная статуя плачущей Марии, латинская Библия, алтарная преграда, маленькая шкатулка с осколками дерева и чьими-то черными ногтями, настенная роспись: ад, рай, чистилище, лимб.

Такой католицизм, как в семействе Морсби, все еще был распространен на севере — в Камберленде, Нортумберленде, Ланкашире, шотландских пограничных землях. Вдали от Лондона сохранилась старая ложь, адские угли горели в подвалах и часовнях, старые священники бормотали суеверные бредни, ожидая короля-спасителя, благословленного Римом. Эта северная грязь была как пол, который нужно постоянно драить, иначе он ни за что не станет достаточно чистым. Семьи с многовековой историей, более мудрые члены которых правильно и истово молились в обществе королевы, на севере наряжали своих домашних священников в стихари, возносили Тело Христово, чтобы превратить его в плоть живую, использовали старые молитвенники, пекли бледные гостии на стародавних кухнях. Елизавета знала. Она позволяла кое-как изображать смирение, если им хватало здравого смысла молчать и не браться за оружие. Морсби должен был преклонить перед ней колени в знак благодарности за каждый день, когда его не выпотрошили на плахе.

И барон был достаточно осторожен. Весьма многие разведчики Сесила — раньше ими руководил сам Беллок — навещали этот дом; слуги, поэты и прачки слушали застольные беседы и выдумывали то, чего на самом деле не слышали, потому что иначе в Лондоне им бы не заплатили даже пенни.

— В Лондоне вы были человеком Уолсингема, — простонал Морсби. — Скажите правду.

— Был.

— И вы подослали сюда своих людей? Они были среди моих слуг?

— Были.

— Турок один из них?