Король-олень

— Я прошу лишь, чтобы ты отдала мне свою старшую дочь для обучения на Авалоне.

Глаза Элейны испуганно расширились.

— Для обучения колдовству?

— Ланселет и сам — сын верховной жрицы Авалона, — сказала Моргейна. — Мне не суждено родить дочь для Богини. Если моими стараниями ты подаришь Ланселету такого сына, о котором любой мужчина может лишь мечтать, то взамен ты отдашь мне на воспитание свою дочь. Поклянись в этом — поклянись своим богом.

В комнате сделалось тихо до звона в ушах. Наконец Элейна заговорила:

— Если все так и произойдет и если я рожу сына от Ланселета, то отдам свою дочь Авалону — клянусь. Клянусь именем Христовым, — сказала она и осенила себя крестным знамением.

Моргейна кивнула.

— Тогда и я клянусь, что она будет мне как дочь, которую мне не суждено родить для Богини, и что она отомстит за великое зло…

— Великое зло? — удивленно моргнула Элейна. — Моргейна, о чем ты?

Моргейна вздрогнула и пошатнулась; царившая в комнате звенящая тишина развеялась. Моргейна снова слышала шум дождя за окном и ощущала прохладу покоев. Нахмурившись, она произнесла:

— Не знаю. Я начала заговариваться. Элейна, это нужно делать не здесь. Попроси дозволения отправиться повидаться с отцом, и позаботься, чтобы меня пригласил составить тебе компанию. А я позабочусь о том, чтобы Ланселет был там.

Она глубоко вздохнула и поправила платье.

— Кстати, о Ланселете. Пожалуй, мы достаточно подождали, чтобы он успел покинуть покои королевы. Пойдем, Гвенвифар будет ждать нас.

И действительно, когда Элейна и Моргейна явились к королеве, в ее опочивальне не было никаких следов присутсвия Ланселета, равно как любого другого мужчины. Но когда Элейна на миг оказалась вне пределов слышимости, Гвенвифар взглянула в глаза Моргейне, и та подумала, что никогда прежде не встречала такой безграничной горечи.

— Ты презираешь меня, Моргейна?

«Ну, наконец-то она вслух спросила о том, что мучило ее все эти дни, — подумала Моргейна и едва удержалась, чтоб не швырнуть в ответ:

— А если да, то не потому ли, что сперва ты презирала меня?»

Вместо этого она сказала, стараясь, чтоб слова ее звучали как можно мягче:

— Я не исповедник тебе, Гвенвифар. И это ты, а не я, веруешь в бога, способного проклясть тебя за то, что ты делишь ложе с мужчиной, который не муж тебе. Моя Богиня более снисходительна к женщинам.

— А должен был бы стать мужем! — вспыхнула Гвенвифар, но тут же осеклась. — Конечно, Артур — брат тебе, и на твой взгляд, он непогрешим…

— Я этого не говорила. — Лицо королевы сделалось столь жалким, что Моргейна не выдержала. — Гвенвифар, сестра моя, тебя никто не обвиняет…

Но королева отвернулась от нее и произнесла сквозь стиснутые зубы:

— Нет. И в жалости твоей я не нуждаюсь, Моргейна.

«Нуждаешься или не нуждаешься, но мне тебя жаль», — подумала Моргейна, но не стала облекать свою мысль в слова. Она не настолько жестока, чтобы бередить старые раны и заставлять их кровоточить.

— Готова ли ты приступить к трапезе, Гвенвифар? Что ты желаешь на завтрак?

«С тех пор, как закончилась война, дела все больше поворачиваются так, будто она благороднее меня, и я — ее служанка», — бесстрастно подумала Моргейна. Это было игрой, и все они играли в эту игру, но у Моргейны она не вызывала негодования. Но многие благородные дамы королевства вполне могли вознегодовать; Моргейне же более всего не нравилось, что Артур принимает это как должное и что теперь, когда войны завершились, Артур решил, что соратники должны войти в его свиту, вместо того чтоб занять свои законные места и снова стать королями и лордами. На Авалоне Моргейна охотно прислуживала Вивиане — ведь эта умудренная годами женщина была живым воплощением Богини, а мудрость и магическая сила возносили ее над всеми прочими людьми. Но она знала, что и сама может овладеть этими силами, если будет достаточно усердна; и возможно, настанет день, когда и к ней будут относиться с таким же почтением.

Но военному вождю страны, — равно как и его супруге, — такая власть не подобала, и Моргейну бесило, что Артур поддерживает при своем дворе подобные порядки, присвоив власть, какая могла принадлежать лишь величайшим из друидов и жриц. «Артур по-прежнему носит меч Авалона. Но раз он не сдержал клятву, данную Авалону, следует отнять у него меч».

Внезапно Моргейне почудилось, будто комната вокруг нее застыла и словно бы расширилась. Моргейна по-прежнему смотрела на Гвенвифар, приоткрывшую рот в попытке что-то сказать, — но в то же время она смотрела сквозь королеву, словно оказалась вдруг в волшебной стране. Все вокруг виделось далеким, маленьким и расплывчатым, и разум Моргейны объяла глубокая тишина. И в этой тишине она увидела незнакомую комнатку и Артура, который спал, сжимая в руке обнаженный Эскалибур. И она склонилась над Артуром — забрать меч она не могла, но зато перерезала серповидным ножом Вивианы шнур, на котором висели ножны. Ножны были старыми: бархат истерся, а драгоценная золотая вышивка потускнела. Моргейна взяла ножны и оказалась на берегу огромного озера, и вокруг не было ничего, кроме шороха тростника…