Король-паук

Людовик охотно сам отправился бы в собор, ибо комета, особенно таких внушительных размеров, была, очевидно, крайне недобрым и мрачным предзнаменованием и могла повлечь за собой самые гибельные последствия; но у него уже не было времени. Он перешёл в кабинет и продиктовал указ о роспуске государственных учреждений Дофине. Его возненавидят за это, но, во всяком случае, король Карл не сможет разогнать их, если они не будут существовать.

Затем он распустил все войска и повелел солдатам разойтись по домам, однако позволил им взять с собой оружие, чтобы, при необходимости, защищать свои жилища от посягательств захватчика.

Он приказал Анри Леклерку уничтожить все орудия и ядра к ним и предупредить немногих мастеров, которым известен секрет изготовления полых ядер, чтобы они были готовы следовать за ним в любую минуту. Их семьи могут присоединиться к ним позже, говорил он, поскольку во всех краях и во все времена жён и детей бежавших или погибших врагов никогда не карали вместо их мужей и тем более никогда не пытали, выведывая тайны, которые им, возможно, вообще не известны. В этом последнем дофин всецело полагался на рыцарские обычаи, не принимая во внимание того, что времена изменились до такой степени, что обычаи эти оказались позабыты, варварство и зверство по отношению ко всем, независимо от пола и возраста, стали единственным законом войны.

В последний момент он написал письмо отцу. Оно пестрело смиренными выражениями, и Людовику было весьма неприятно сочинять его, но он понимал, что малейшая возможность спасти Дофине от разрушения и грабежа стоит того, чтобы поступиться чем угодно, и уж собственной гордостью во всяком случае. В письме он сожалел о том, что, похоже, стал единственной причиной нынешнего прискорбного положения дел: и раз это так, ему остаётся только удалиться. Итак, он покидает свой город и, если Богу будет угодно, достигнет владений герцога Филиппи Бургундского, с которым давно уже, по святому наущению свыше, он собирался отправиться в крестовый поход. Королю же дофин оставляет спокойную провинцию, населённую добрыми подданными. Он умоляет своего августейшего родителя управлять ими милостиво.

Той ночью на небе опять показалась комета. Она появлялась каждую ночь ещё шесть долгих недель, пока, наконец, не растворилась во мраке. Летописцы говорят, что ничего страшнее человеческому глазу не приходилось видеть с начала времён. Она пугала всех, кто сопровождал Людовика в путешествии, несмотря на то, что многие из них были инженерами и мастерами, то есть людьми гораздо менее суеверными, чем большинство их современников. Она вызвала смертельный страх у всех, кроме Людовика, который уже видел её первым, и при таких обстоятельствах, от которых почти все мы, по вечному милосердию Божьему, избавлены.

КНИГА ЧЕТВЁРТАЯ

Глава 30

Бургундцы всех званий и сословий единодушно называли герцога Филиппа Добрым. Причём если бы они не дали ему это прозвище, то, несомненно, дали бы другое — Великолепный. Это определение подошло бы, по их мнению, как нельзя лучше монарху, который, казалось, вобрал в себя всё самое богатое и роскошное, что есть в Европе, и превратил Бургундию в самое процветающее из европейских государств. Всем было известно, что бургундские меха — самые тёплые, бургундские кружева — самые тонкие и нежные, а золотое шитьё на бургундских одеждах сверкает ярче солнечных лучей. Горожане в Бургундии — самые зажиточные, бароны — самые важные и спесивые. Гуси в Бургундии откормлены лучше, чем где бы то ни было, и нигде больше в мире нет таких воздушных сливок, такого сладкого вина и отменного пива. Нигде не пируют так весело и обильно, как на бургундской земле, и аппетит у бургундцев, конечно же, под стать этим пирам. И подданные совершенно искренне полагали, что таким райским благополучием они целиком и полностью обязаны Филиппу Доброму, ибо именно он многие годы держал свой народ в стороне от войн, потрясавших все окрестные государства.

Так что у Филиппа Доброго воистину стоило поучиться подлинному искусству власти. Он привечал всех, держался со всеми любезно и добродушно, и оттого его двор всегда был полон послов со всех стран цивилизованного мира. Одни из них надеялись уговорить герцога помочь их монархам одолеть врагов, но в войны он не ввязывался; другие стремились добиться выгодных условий торговли с Бургундией — Филипп притворялся, что ничего не понимает в этом, но направлял их к своим голландским и фламандским торговцам, которые, напротив, прекрасно знали своё дело. Золото рекой текло в его казну. Но не менее мощным потоком оно оттуда и вытекало. И всё же золото, подобно воде или ветру, протекая через ваши руки, не исчезает бесследно, и это движение придало бургундскому двору непревзойдённый в Европе блески великолепие. «Талант, зарытый в землю и невостребованный, — часто улыбался герцог, — такое бывает, но только не у меня в Бургундии».