Король-паук

— Мы так надеялись, что Шарлотта приедет с вами, монсеньор. Все мы здесь наслышаны о её пленительной красоте, и ведь она уже вполне взрослая женщина.

— Должен заметить, что Шарлотта и впрямь настоящая женщина, очаровательная, весьма образованная и благочестивая, — подтвердил Людовик сдержанно.

— Если память мне не изменяет, благочестие старика Амадея завело его чересчур далеко, — усмехнулся Карл.

— Карл! — раздался окрик герцога. Обращаясь к Людовику, он сказал:

— Мы очень рассчитываем на то, что в самом скором времени она будет с нами. Ведь если что и омрачает радость от встречи с тобой, так это отсутствие Шарлотты.

— Я сам всё время убеждаю её приехать, — ответил Людовик, — но герцог Людовико полагает, что в Савойе она будет в большей безопасности.

— Вот как он полагает! — взорвался наконец граф Карл. — Отец, с каких это пор захудалая имперская провинция считается безопаснее Бургундии? Неужели вы потерпите такую наглость?

Герцог беспомощно посмотрел на Филиппа де Комина. Ловкий дипломат, всегда готовый в трудный момент поддержать своего господина, осторожно заговорил:

— Видимо, монсеньору дофину нелегко признать, что, пока его тесть не позволяет госпоже дофине покинуть Савойю, ему гораздо проще уклоняться от выдачи её приданого, которое он должен был выплатить уже давно...

— Людовик, мальчик мой, тебе нужны деньги?

— Нет, дядюшка.

— Филипп де Комин, монсеньор дофин нуждается в деньгах?

— Он прибыл ко двору вашей Светлости без единого су в кармане. Казна Дофине оставлена им нетронутой.

— Поразительно! — пробормотал Карл.

— Сударь, что вы хотите этим сказать? — в голосе дофина зазвучали металлические нотки.

— Я хотел сказать только, что меня удивляет, как вы могли оставить всю казну неприятелю, — невозмутимо ответил Карл.

Между тем герцог, наклонившись к уху Филиппа де Комина, что-то прошептал ему. Тот поклонился.

— Да, мой герцог, повеления вашей светлости будут исполнены. Замок Женапп и содержание в две тысячи ливров ежемесячно. Монсеньор дофин нерасточителен.

— В таком случае, увеличьте сумму до двух с половиной тысяч, — поспешно добавил герцог, — я скорее погибну, чем дам повод говорить, будто наследник французского престола оказался стеснён в средствах, когда ему было угодно доставить мне счастье своим посещением. Достаточно ли будет двух с половиной тысяч, чтобы он чувствовал себя свободно? Я не силён в цифрах.

— Это королевская цифра, мой герцог.

— Что ж, именно такой она и должна быть.

Граф Карл помрачнел. Поистине это было королевское содержание. Людовик делал вид, что ничего не слышит. Дамы и вправду не слушали. Как раз в эту минуту красивый молодой борец отгрыз ухо своему необыкновенно уродливому сопернику, который жалобно молил о пощаде. Мужчины азартно подбадривали победителя, а дамы в восторженном возбуждении принялись размахивать изящными кружевными платочками.

Волна шума, крика и общее волнение нарастали, и арфисты заиграли несколько громче и быстрее, дабы герцог мог их слышать.

Вдруг, совершенно неожиданно, гам прекратился и в трапезной воцарилась тишина — Филипп поднялся со своего места. В руке он сжимал обнажённый клинок меча, на эфесе которого, заключённые в целый кусок стекла, блестели осколки креста из Святой Софии. Тёмные от времени, 0ни словно вобрали в себя суровое величие веков. При виде сей священной реликвии многие из собравшихся пали на колени, другие склонили головы, сняв шляпы и осенив себя крестным знамением.

И тогда дрожащим от волнения голосом герцог произнёс клятву, ту самую клятву, ради которой, собственно, и затевались пышные торжества.

— Если Господу Богу будет угодно, — торжественно провозгласил он, — бургундский герцог возглавит крестовый поход для освобождения Гроба Господня, отвоевания Константинополя и восстановления истинной веры на всём Востоке.

Он призвал всех присутствующих рыцарей, чья отвага и благородство известны всему христианству, встать под его знамёна.

Первым это сделать поклялся дофин. Людовик говорил с искренним чувством, склонив голову и коснувшись всех святынь.

Затем один за другим клятву принесли все крупнейшие вассалы бургундского дома, причём слова каждого, кто вставал с места, дышали ещё большим пылом и страстью, чем слова предыдущего. Казалось, энтузиазм баронов нарастал, подобно снежному кому. Один из них, например, дал обет не закрывать в бою доспехами правую руку; следующий за ним — не вкушать никакой пищи с рассвета до заката по четвергам, а один из рыцарей заявил, что не возляжет рядом с женой до тех пор, пока Христово воинство не возвратится обратно с Великим Османом в кандалах.

После этой церемонии герольдмейстер Золотого Руна почтительно приблизился к дофину и торжественно возложил на его шею сверкающую цепь с агнцем этого ордена, в знак того, что отныне новый кавалер становился членом избранного и наиболее знаменитого рыцарского союза Европы.