Король-паук

Союз будет заключён. Но важно, чтобы он был заключён в покойной обстановке, без лишних споров. На церемонии подписания договора будет присутствовать вся высшая знать Дофине. Нельзя допустить, чтобы они возвратились в свои замки с ощущением, что у Людовика возникли трудности или что он пошёл на уступки кардиналу Савойскому. Надо поставить их перед свершившимся фактом и разъяснить, что всё это — к их же благу, как дофин уже однажды сделал это, избавившись от губернатора в первую же неделю своего правления. Кропотливая и тайная подготовка велась бессонными ночами, которые были одновременно и проклятием и благословением Людовика. Она заставляла смотреть на все деяния Людовика с благоговением, как на неизбежность, противостоять которой бессмысленно.

Под утро он задремал в своём кресле.

С восходом солнца явился цирюльник. Людовик вознёс краткую молитву святому Луке, покровителю цирюльников, лекарей и кровопускателей, чтобы на подбородке не осталось порезов, которыми он обычно бывал испещрён после каждого бритья. Цирюльник не был слишком искусен в своём деле, и всё же лучшего в Дофине не нашлось; он был жизнерадостен, предан и, в благодарность за то, что Людовик, высоко ценивший ремесло цирюльников, позволил им объединиться в гильдию, развлекал своего господина, рассказывая подхваченные на лету обрывки дворцовых сплетен, которые, будь они даже совсем незначительны, всегда занимали дофина. Тем утром цирюльник, как бы между делом, сообщил, что кардинал Савойский уже поднимается.

— Его преосвященство немолод, — заметил Людовик, — и, как правило, встаёт рано. Но это совсем не значит, что ты должен брить меня второпях.

У дверей в покои кардинала Людовик увидел слугу, который держал серебряный поднос с завтраком для господина. Из-под алой салфетки вырывался пар. По запаху дофин определил, что на подносе были фазан, конченая рыба и подогретые хлебцы. «Приятно, должно быть, обладать таким отменным пищеварением в семьдесят два года», — подумал дофин. Сам он ограничился небольшой тарелкой куриного бульона и яйцом всмятку, не приправленных даже солью и перцем, хотя и то и другое было ему по вкусу, особенно благоухающий пряным ароматом перец, это чудо Востока, некогда завезённое в Европу крестоносцами, лакомство всё ещё редкое и дорогое (платили за него просто — мера перца за меру золота).

Людовик втянул запретный запах, вздохнул, улыбнулся и пожал плечами. Хорошо уже и то, что ему не семьдесят два года.

— Позволь мне самому угостить моего высокого гостя, — обратился он к слуге, — а ты, мой добрый савойяр, подойди поближе и убедись, что я не подсыпал твоему господину никакой отравы.

— Монсеньор, у меня и в мыслях не было ничего подобного! — Неужели? Что же ты тогда так уставился на поднос?

Такого рода обхождение было, мягко говоря, несколько неожиданным, и слуга терялся в догадках, что бы оно могло означать.

Однако кардинал, увидев в дверях дофина с завтраком, расплылся в довольной улыбке. Он был выбрит, одет и, завершив длительную церемонию пробуждения ото сна, сидел, откинувшись на спинку кресла.

— Монсеньор чрезвычайно любезен. Сомневаюсь, что даже папа Николай в Ватикане, — благослови его, конечно, Господь, — может похвастать такой предупредительностью к себе. Вам вовсе не было нужды так утруждать себя ради меня.

Люди обычно наиболее податливы в тот час, когда они только что поднялись и не успели ещё наметить планы на день. Первые литеры, нанесённые на девственно чистую доску, — всегда самые чёткие. Именно их Людовик и хотел нанести.

— Я полагал, что будет справедливо и разумно известить ваше преосвященство, — дружелюбно начал Людовик, — о том, что мне самому только что сообщили: в Дофине прибыло французское посольство. Полагаю, нам стоит заранее всё обсудить, чтобы выступить перед гостями объединёнными силами.

— Проклятье, — проворчал кардинал, — они наверняка будут возражать.

— Полагаю, это более чем вероятно, ваше преосвященство.

— Меня это не остановит, — произнёс кардинал, отрывая ножку фазана, сверкнув изумрудным перстнем и с аппетитом вгрызаясь в неё, — меня ничто не остановит.

Людовику, однако, показалось, что зелёные лучики, исходившие от камня, преломились так, словно пальцы собеседника задрожали.

— Вы думаете, король Карл может помешать нашим планам?

— Сейчас — нет. А потом будет уже поздно. Я уверен, что больше всего отца раздражает замужество Иоланды. Боюсь, он Откажет ей в приданом. Но счастье всегда превыше денежных расходов. Я сам с удовольствием выплачу её приданое.

— Вот это воистину королевский жест, — отозвался кардинал Савойский.

— Я, впрочем, думал, что вы можете вычесть соответствующую сумму из своего взноса при подписании договора.

— Гм, — задумчиво протянул кардинал и тут же добавил: — Но, конечно, конечно. Прекрасный способ разрешить дело. Счастье, как вы сказали, превыше денежных расчётов. Но мы как будто ещё не договорились о размерах этого взноса.