Король пепла

В зрачках муэдзина сохранился отпечаток обжигающего солнца, на которое он только что смотрел. Согласно ликорнийскому поверью, воины должны были воспользоваться силой светила через обращенный на них взгляд Фатума.

Их было около трех сотен — коленопреклоненных воинов под белыми стенами Эль-Задина. Обратив лица к солнцу, прикрыв веки, они прижимали к груди клинки-единороги, чьи хрустальные эфесы искрились под безоблачным небом. Под их кольчугами, сплетенными из волоса Единорога, виднелись бирюзовые туники. Кольчуги из длинного темно-красного волоса, высушенного и соответственным образом обработанного, получались легче льна и прочнее стали.

Муэдзин вытянул руки — на его запястьях зазвенели золотые браслеты с колокольчиками — и провозгласил:

— Встаньте с колен, воины Аль-Жерца, Аль-Кимала, Аль-Суффа, и вы, сыновья Берегов, встаньте и прославляйте вашу веру!

Тотчас же триста ликорнийцев поднялись и разнесся смертельный клич их народа:

— Ар-лаида!

— Когти на твоем горле, — перевел Фатум, и свирепая гримаса исказила его черное лицо.

— Ну вот, а теперь будьте щедры, — заключил он, — дарите смерть смерти.

Как один человек Всадники Песков развернулись и побежали по направлению к высоким дюнам, застывшим перед столицей в ожидании.

Они ловко забрались на них и устроились на сиденьях, вырытых на вершине каждого холма. Дюны дрожали: им не терпелось вступить в бой.

Перед ними, в четырехстах локтях, расстилалась равнина, перерезанная черная раной расщелины. В ширину она превышала один лье, оттуда вылезали молчаливые орды врагов, закованных в черные доспехи. В нескольких кабельтовых от столицы Ликорнии, страны Единорогов, Харония вывела свои войска для последней битвы. Этим утром Ликорния должна была пасть.

Фатум поспешил к ближайшему минарету, расположенному в воротах города, и, перескакивая через четыре ступеньки, преодолел подъем — двести две ступени белого камня, ведущих на вершину. Там он встретил двух других муэдзинов Эль-Задина и, не мешкая, прильнул к установленной на западном окне медной зрительной трубе, наведенной на Темную Тропу.

Эти харонцы отличались от тех, с которыми им приходилось иметь дело раньше. У этих вместо лица был лишь огромный мертвенный иссиня-бледный шрам, из тех, что остаются после сильных ожогов. Их доспехи, казалось, поглощали дневной свет. Что до их оружия, то оно будто жило собственной жизнью, управляя рукой солдата, так что тот, не глядя, мог поразить противника.

Вчера всадники принесли один из таких мечей: ржавый меч со следами запеченной крови, в эфес сероватой стали были инкрустированы три высушенных глаза. С таким оружием один харонец мог запросто сражаться с двумя ликорнийцами лицом к лицу. При виде меча Фатум почувствовал тошноту.

— Какие они? — спросил один из муэдзинов, стоявший позади.

— Как те, что были вчера и позавчера. Безликие и бессловесные. Кажется, в них исчезла всякая способность к размышлению. У них нет предводителя, это существа без разума, единственная цель которых — уничтожать все на своем пути.

Фатум отошел и прислонился к стене. Даже во сне он продолжал видеть эту непреклонную волну пепла, сносящую людей и укрепления.

— Ими никто не управляет? — уже в десятый раз удивился его собрат.

— План был установлен заранее, — вздохнул Фатум, снимая тюрбан. — В стратегии больше нет нужды. Их намерения и злодеяния были спланированы в Харонии. Это решал сам король. А эти воины — лишь слепые исполнители, марионетки без…

— Без жизни, — закончил другой.

— Без жизни, — согласился Фатум.

— Это наше последнее войско?

— Да. Аль-Фаад пал два дня назад.

— Выжившие присоединились к нам?

— Один-единственный, — ответил Фатум, печально усмехнувшись.

Две тысячи пеших воинов, шестьсот лучников, тридцать Единорогов, самые высокие в стране укрепления, считавшиеся неприступными вот уже пять столетий.

Один выживший.

Он пришел умирать у городских ворот, после того как загнал свою лошадь. На нем не было лица — лишь широкая подвижная рана вместо рта, однако его бульканье нетрудно было понять.

Циничный, отчаянный смех Фатума перешел в приступ кашля.

«Сегодня моя душа спокойна, — подумал он. — Сегодня день нашей смерти».

Дюны мчались словно скакуны. Самые первые поглотили харонцев, навсегда похоронив их в глубинах пустыни. Тела их жертв никогда не находили: огромные массы песка раздрабливали их трупы, а то, что от них оставалось, оказывалось погруженным в песок слишком глубоко, чтобы это можно было достать.

Черные орды ответили на атаку высоких волн отвердевшего песка. Они забирались на дюны, чтобы напасть прямо на Всадников. Самые ловкие из атакующих смогли зацепить их туники и утянуть за собой на землю. Тогда они отрубали им руки и ноги, а затем оставляли умирать под палящим солнцем. Но большая часть харонцев была не в состоянии взобраться на эти дюны высотой в четыре человеческих роста. Они цеплялись за них, ожидая, когда Всадники заведут дюны в гущу врагов и потеряют скорость, чтобы затем продолжить карабкаться вверх и схватиться с ними врукопашную.