Король плоти и костей

Когда я пришел в себя, а мой череп сросся, я оглядел свою темницу. Священник лежал рядом, на земле, один его глаз превратился в черную сочащуюся дыру – сюда, должно быть, и вошел меч. Человек в доспехах стоял на коленях неподалеку, из его груди торчал его собственный клинок.

Я мотнул подбородком в сторону мертвецов, приказав им подняться на мою защиту.

– Можешь забрать их после того, как они помогут мне бежать.

Ярин приподнял бровь:

– Я сказал, что у меня нет предпочтений, но не говорил, что у меня нет вкуса.

– Ну, как знаешь, – сказал я и послал мертвецов вперед – к свободе.

Я полз за ними, извиваясь, точно червяк, волоча свои бесполезные ноги – по каменному полу, по короткой лестнице, за дубовую дверь. Снаружи яркий дневной свет не просто резанул меня по глазам, он вонзился прямо в голову. Желудок взбунтовался, к горлу подкатила тошнота, и с губ потекли вязкие струйки рвоты, сразу пропитавшей воздух едкой горечью и испачкавшей ракушки, которыми был усыпан двор.

Неспокойное утреннее небо, пронизанное у горизонта красными прожилками, было точь-в-точь такого же цвета, как лоскуты содранной кожи, свисающие с моей груди. Они ободрали мне кожу и плоть почти до костей, но я встал. Из промежности все еще капала кровь. За двести лет пытки, безусловно, изменились, и каждое новое орудие свидетельствовало о порочности рода людского.

Мертвецов, которых оставил после себя Ярин, я отправил расчищать территорию: что-то вроде храмового участка, окруженного каменными стенами.

– Первосвященник Декалон?

– Боюсь, его тут нет, – проорал Ярин, чтобы перекричать вопли оставшихся солдат, которым мертвецы перекусывали артерии и ломали шеи, превращая храм в гробницу. – О, я понимаю, как тебе хочется сковать его душу. Приведи его ко мне, и я сделаю это для тебя – в обмен на трупы.

Он будет умирать снова и снова – множеством страшных смертей. Но не сейчас. Сейчас у меня другие заботы. Моя жена ждет меня – как обещала. И я, как обещал, вернусь к ней.

Вернусь к моей Аде и останусь с ней навсегда.

Сотворив себе доспехи из кожи мертвых стражников и священников, я подошел к оседланной гнедой кобыле, ожидавшей возле оружейной стойки. В стоящем рядом ведре воды отражался некто, совсем не похожий на того мужчину, которого знала Ада. Больше всего он походил на монстра.

Обнаженные ребра, обугленные с одного бока, половина лица содрана до кости, волосы – спутанные клочья опаленных и заново отросших прядей. Нет, я не позволю ей увидеть меня таким. Мне нужно поправиться, прежде чем я осмелюсь прикоснуться к ней, поцеловать ее, утонуть в ее объятиях.

– Сколько? – спросил я. – Сколько времени меня держали в плену?

Ярин пожал плечами и ухмыльнулся, глядя сверху вниз на труп женщины.

– Чуть меньше двух недель, кажется.

Костяным ножом я перерезал кобыле глотку, чтобы пару секунд спустя поднять ее и повернуть в сторону Бледного двора. Мне нужен отдых. Возможно, я даже смогу поспать на коленях моей маленькой, ведь сон сейчас так необходим мне, поспать, проснуться – и притвориться, что все это было всего лишь жутким ночным кошмаром.

– Вот эта, – кивнул Ярин. – Остальные… м-м-м-м, всего лишь скоты с волосатыми задницами. Я позову тебя, когда ты… Погоди, куда это ты направляешься?

– Домой, ко двору. – Я поднял женщину; душа ее уже была прикована к оболочке. – Моя жена ждет меня. Возможно, тебе стоит отправиться со мной и успокоить ее. Она, верно, испугана.

– О, безусловно. Она в такой панике, что осколки ее мыслей звенели в моей голове во многих городах. – Он потянулся к очумело озирающейся женщине, помог ей встать и сразу притянул к себе, утешая. – Но твоей жены нет на Бледном дворе. – Он хихикнул. – Если только ты недавно не приобрел новую служанку по имени Роза и рыболовные садки.

Твоей жены нет на Бледном дворе.

Я замер, ошеломленный и сбитый с толку его словами. Рыболовные садки? Я стиснул зубы. Сомнение и недоверие прорвали завесу, скрывавшую старые воспоминания о подлом предательстве, и засели в душе, обретя форму разбитого сердца.

Я сглотнул ком крови и гнева:

– Где моя жена?

– Откуда мне знать? У меня есть дела и поважнее, чем слушать мысленный бред твоей жены о потертых веревках и о том, что положить в похлебку.

Потертые веревки?

Похлебка?

Грубое, жестокое недоверие пронзило каждую клеточку моего существа. Увы, чувство это было мне слишком знакомо. Почему она не там, где должна быть? Я обеспечил ее возвращение на Бледный двор, и все же она не там. И она не в плену, иначе не размышляла бы о садках и похлебке. Я отступил на шаг. Голова мучительно закружилась снова.

Как?..

Почему она не?..

Все это не имело смысла.

«Спрячусь до седых волос у черта на куличках». Слова Ады просочились в мой разум, уже стоящий на пороге смерти, над зияющей внизу пропастью безумия.

«Как я могу не хотеть покинуть тебя? Любая женщина в здравом уме хотела бы. Я тебя ненавижу».