Король психов

«Удрал!» Миша заметался по даче. Через пять минут для него стало очевидно: скорее всего еще до рассвета, когда сон Миши был наиболее крепким, Псих исчез с дачи. Пошел на станцию и удрал первой электричкой, – так решил лопоухий.

На самом деле лже-Скворцов поступил еще изощренней. Правда, план его на это утро отдавал бессмысленностью: выйдя с дачного участка до рассвета, он прошел около десяти километров пешком, затем поймал попутный грузовик, затем ехал на автобусе… Он петлял по Подмосковью по странной безумной траектории и лишь вечером въехал в столицу на автобусе – ровно с противоположной стороны от той, в которой находилась заброшенная дача его сумасшедшего дяди.

Весь этот день лопоухий бывший машинист прождал его под мостом в Коломенском, наблюдая за подъездом офисного здания, в котором, как он предполагал, работает сообщник Скворцова.

* * *

– Мне нужен только заграничный, – проговорил Тюрморезов, глядя куда-то в сторону, на шпиль старой гостиницы «Ленинградская».

Разговор шел на задворках площади трех вокзалов. Рядом стояли многочисленные торговцы узбекскими дынями. Торговля здесь шла как с рук, так и из багажников стареньких легковых автомобилей отечественного производства, припаркованных у тротуара.

Человек, с которым сейчас вел разговор Тюрморезов, пришел откуда-то со стороны Казанского вокзала. Вполне возможно, он только что приехал на поезде. А может, пришел из одного из близлежащих переулков и намеренно смешался с толпой у вокзала, чтобы замести следы…

– Причем подделка должна быть очень хорошего качества, – продолжил Евграф.

– Качество будет стоить очень хороших денег, – произнес его собеседник.

На нем была красная кепочка-бейсболка, ремешок на которой стянут так, что она еле держалась у него на макушке.

– Деньги не твоя забота, а моя! – резко произнес Евграф. Перестал разглядывать шпиль «Ленинградской» и посмотрел собеседнику в глаза.

Тому взгляд этот очень не понравился. В нем была злоба, – слишком много ее. Гораздо больше, чем требовалось для этого разговора. «Чего это он?» – спросил себя Петюня, – под таким именем Тюрморезов знал этого человека.

Евграф в последние полдня и сам удивлялся совершенно беспричинному раздражению и злобе, непонятно откуда появившимся в его душе. Он испытывал какую-то тяжелую, жестокую ненависть, глядя даже на случайных прохожих, пересекавших перед ним дорогу.

Все у него складывалось удачно, – денег была полна сумка. Большую их часть он уже умудрился поменять на фунты стерлингов и доллары. Розыск, несмотря на размещенные по городу в первые дни фотопортреты, шел, судя по всему, не очень активно. По крайней мере, Евграф почему-то испытывал весьма комфортное ощущение безопасности, когда ходил по городу и пользовался общественным транспортом. Это чувство, как и беспричинную злобу, он объяснить себе не мог.

– Хорошо, будет тебе надежный паспорт, – подвел итог деловой встречи Петюня.

* * *

Нож стоял у него перед глазами. Он видел лезвие – не широкое и не узкое – без желобка. Последнее обстоятельство почему-то очень нравилось Евграфу: «Кровь, которая могла бы по желобку вытечь наружу, прольется внутри раны… Это сделает рану более тяжелой».

Тюрморезов фантазировал на тему ножа просто так, – ему не требовалось холодное оружие, он не собирался никого убивать. Но каким-то непонятным путем образ ножа, который он постоянно воображал, помогал преодолеть ненависть к окружавшим его случайным людям, к человечеству вообще. В последнее время это чувство захлестывало настолько сильно, что он не мог спокойно выполнять намеченный план.

Мысль о стальном клинке с замечательной черной рукояткой из пупырчатого пластика, – почему-то она представлялась Тюрморезову именно такой, – оказалась спасением от новой напасти – охватывавшей его злобы.

Пока Евграф воспринимал все как фантазию, игру с самим собой. Но дело было значительно хуже… Он оказался на грани одного из самых ужасных этапов своего заболевания.

* * *

Внутри Тюрморезова словно бы поселился второй человек. Первый – тот что был им до последнего времени, недавно планировал ехать за границу. Поддельный паспорт уже лежал у него в кармане, но второй, новый человек, крепко овладел его телесной оболочкой. Раздвоение личности – вот имя чудовищного состояния, болезни, угрожающей не только тому, в ком она поселилась, но и людям, случайно оказавшимся на его пути.

Когда Тюрморезов после гибели Ильи выдал всех своих подельников полиции, у всех, кто так или иначе участвовал в его судьбе или просто наблюдал за ней, создалось впечатление: молодой мужчина раскаялся, понял, насколько аморальный образ жизни вел и до какого ужаса мог бы дойти, если бы продолжал, как и Псих, как тот ненормальный, убивший ножом для рубки мяса Илью, вести «сумасшедший» образ жизни. Тюрморезову и самому в тот момент казалось, что он «прозрел». Он воспринимал свое тогдашнее состояние, как раскаяние. На самом же деле с ним случился приступ раздвоения личности.