Король русалочьего моря

– А куда пошли, дочка? Ты знаешь?

Окончательно смущенная Пепе умолкла, и Одиль поняла, что вот тут-то и начинается прикрытие. Ее время. Ее шаг. Сделать этот шаг из-за шторы, через порог, оказалось неожиданно трудно, а сделать его так, чтобы это показалось непринужденным, еще труднее. Но надо.

– Вы ищете Беллу и Ксандера? – спросила она, насколько возможно держась в духе этой непринужденности. Не небрежно, со взрослыми так нельзя. Просто спокойно. – Они рядом, в деревне. И Адриано с ними. Ищут потерю.

Франсиско медленно перевел взгляд на нее. Очень, надо сказать, неприятный взгляд: черные глаза слишком яркие, как будто в лихорадке, на узком, резко очерченном лице. Лихорадка – понятно, это вот тоже страх, но от этого не менее неприятно, ведь страх делает человека непредсказуемым и очень зорким.

– Вы знаете куда? – это уже спрашивает ласковый Алехандро. Он тоже боится, но все-таки немного поменьше, и сильно менее яростно.

– У Ксандера в деревне друзья, Винсент и Флора. Мы с ними этим вечером катались на лодке, так что думаю, либо у них, либо на этой самой лодке, но где она, я не покажу, не знаю.

– Я знаю, – с готовностью подхватила Анна.

– И я! – обрела снова и храбрость, и дар речи юная Пепе. – Я с вами!

– Ну уж нет, – раздался голос от ведшей в коридор двери: там теперь стоял хозяин дома. – Ани, тебе лучше остаться, опять же дочку уложишь.

Смотреть на Йонатана ван Страатена – одно удовольствие: высокий, крепкий, плечи – Пепе положить, и то, пожалуй, место останется, а лицо – спокойное, доброжелательное такое, кругловатое, не то что иберийцы, которых словно из камня рубили, да еще и камня пожалели. Сразу видно, в какую породу Анна, даже кожа такая же, молочная, правда, у мужчин, конечно, погрубее. Но вот спокойствие это напускное и обманет, пожалуй, из всех присутствующих только Пепе. Но обманет – и то хорошо.

«Когда-нибудь и Ксандер таким станет», – подумалось Одили, глянувшей с Йонатана на его брата Герта, маячившего за плечом хозяина дома: как в одной форме отлиты. Но сейчас что полезно: к Ксандеру она уже пригляделась, привыкла и потому понимает яснее ясного, что его отец ей, Одили, ни на грош не поверил. Как и Франсиско: тот, сощурясь, от нее глаз своих лихорадочных так и не отвел.

Не на что тут глядеть, улыбнулась она – чуть смущенно, чуть робко. Я просто сама себе девочка. Ученая девочка. Ничего не слышала, ничего не знаю, хочу, чтоб друзьям не попало. А ваших пророчеств, клятв и проклятий мне не надобно, не мое это дело, и все. Как вода, мое сердце спокойно.

Хотелось бы ей, чтобы именно так они это и увидели, но поручиться не выходило: вода – та, что была рядом, та, что внутри, – билась и гудела. А если правда, что за узкой спиной Франсиско – тень ордена Аненербе…

– Мы пойдем с вами, – сказал Герт, избегая глядеть на Франсиско и обращаясь скорее к Алехандро. – Тем более уже началась буря.

– Мы не растаем под ливнем, – отрезал Франсиско, но впрямую возражать не стал: все, кроме подхватившей дочку на руки Анны, уже выходили в прихожую, натягивали плотные куртки или накидывали тяжелые плащи. Одиль осторожно выскользнула следом, поискав, выбрала плащ, явно принадлежавший Анне. Ее не замечали, собираясь быстро, безмолвно и мрачно, и это было замечательно, прямо так, как надо.

Одна мысль ее озадачила: не на велосипедах же они все поедут? Эта мысль, а заодно услужливо нарисованное воображением видение дона Франсиско на плоской, как борзая, машинке ее даже повеселила. Но тратить время господин ван Страатен не стал, как и было логично, просто нарисовал символ на входной двери, и Одиль, туфель не замочив, вновь оказалась в той комнате, где рассталась с друзьями.

Их появление незамеченным не осталось: уже слышались шаги, и удара сердца не прошло, как им навстречу вышла Лотта. Вот уж кто этой ночью занимался тем, чем полагается ночью заниматься, если судить по широкому халату, выглядывавшему из-под него краю ночной рубашки и чепцу, честь честью укрывавшему ее голову и убранные волосы. Столь многочисленная депутация явно ее озадачила, а после первого взгляда на озабоченные лица мужчин взволновала, и она немедленно потребовала у хозяина объяснений.

Одиль, скромно устроившаяся у порога так, чтобы укрыться за мужскими спинами, благо низкорослых здесь не водилось, в очередной раз порадовалась, что фламандский вовсе не трудно разобрать.

С Лоттой разговор пошел короткий: услышав вопрос про внуков, она озадаченно нахмурилась, позвала обоих, а не услышав ответа – убежала вглубь дома, где, впрочем, искала недолго. Пока она не вернулась, прижимая руку к объемистой груди там, где предполагалось быть сердцу, напряженное молчание никто не нарушал, более того, четверо мужчин даже не смотрели друг на друга.

– Значит, дети ушли все вместе, – заметил Алехандро.

– И их надо найти, – кивнул Герт, и в этом тоже Одиль узнала манеру врача: утешительную даже там, где говорящий сам нуждается в утешении и ободрении, но виду не покажет. – Хорошо. То есть, конечно, совсем нехорошо, но вполне… понятно. Найдем, ничего. Йон, я думаю…