Король шпионских войн: Виктор Луи — специальный агент Кремля

Да простит нас покойный Алек Флегон за низкую мысль о том, что настоящий автор текста — не он. Учитывая, что солженицынские корни в своё время плотоядно раскапывало КГБ и что плоды этих раскопок стали пиар-зарядом под основание классика русской литературы в изгнании, есть подозрения насчёт имени настоящего автора. Да, Флегон и Солженицын ссорились, крупно ссорились, судились. Но охота ли было экс-румыну-колхознику, сомнительному дельцу, вдруг закапываться в исследование живущего в Америке русского писателя? А вот этнически пропитанная месть за «Левина» — это уж скорее…

Самая жестокая конкуренция, как известно, внутривидовая. Эти два человека — Луи и Солженицын — были чудовищно разными, но, как две крайности, тяготели друг к другу. Они были арестованы с разницей в два года. Их дела вёл один следователь. Последние годы лагерей оба досиживали в Казахстане. Они освободились почти одновременно, в 56-м, Солженицын — из ссылки, Луи — из зоны. Обоих безуспешно уличали в доносительстве на зоне. Оба реабилитированы в 57-м. У обоих было по три сына. Оба считали частью своей работы автомобильные поездки по стране. Оба побывали на Тайване и так им впечатлились, что один о нём грезил, второй — послал туда учиться одного из сыновей. Обоих считают тайными евреями. У обоих во многом схожие взгляды на советскую власть и на конфигурацию патриотизма. Оба были миллионерами. Оба в какой-то момент очутились в Переделкине…

Но, как ангел и демон, они оказались по разные стороны: «почвенный» Солженицын — в стане западных антисоветчиков, «западнический» Луи — в лагере советских патриотов. Солженицын, который всем видом показывал, что Луи — пыль в его ногах, в «Зёрнышке» просклонял его фамилию аж пять раз (жаль, она не склоняется)!

История с Солженицыным сделала Луи другим. Одна женщина, вхожая в баковский дом, рассказывала, что «эту историю Виталий Евгеньевич не мог выбросить из головы, так сильно она его удручала».

Потому что «медийный Джеймс Бонд» впервые не выиграл? Потому что «метод Луи» по нейтрализации эмигрантов впервые дал системный сбой? Потому что Солженицын оказался для СССР полусвятым? Или потому что два гиганта мысли, как в старом анекдоте про ковбоев, съели бесплатно по куче навоза на радость челяди?

Как бы то ни было, название повести, вокруг которой Луи так жёстко схлестнулся с Солженицыным, как и всё в жизни Луи, окажется полным символизма. Сам он любил бравировать: ««Ракового корпуса» у меня нет. Я его даже не читал, из суеверия».

Но не знал, произнося это, что «Раковый корпус» для него — станет роковым.

ДИССИДЕНТ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА

Люди так простодушны и так поглощены ближайшими нуждами, что обманывающий всегда найдет того, кто даст себя одурачить.

Никколо Макиавелли

Если 60-е можно условно назвать годами «Луи-пиарщика», то 70-е, опять-таки очень условно, годами «Луи-переговорщика». Впрочем, как мы уже убедились, Луи никогда не ограничивался функцией «наружного применения», но и активно работал как устройство для внутреннего пользования. Прежде всего — это работа с инакомыслием.

Юрий Андропов, возглавив КГБ, разделил противников режима на две категории: назовём их light и hard.

Hard — это отпетые враги режима, с которыми боролись разными методами, в основном жёсткими: психушки, где залечивали до полусмерти, приговоры по антисоветским статьям, приговоры по «уголовке» (тунеядство и прочее), прессинг в виде обысков, давление на членов семей. Случались и «трагические» происшествия, «внезапные» самоубийства, «скоротечные» болезни. Лучший выход из положения таким элементам — через Шереметьево.

Light — вольнодумцы тоже, конечно же, прессинговались, и ещё как. Режим унижал, напоминая, кто здесь альфа-самец, даже таких «неприкасаемых» кумиров, как поэт Евтушенко или певица Пугачёва, уж не говоря о богемного склада художниках, писателях, поэтах, драматургах. Но это было, по сравнению с первой группой, благожелательное родительское «а-та-та». Режим понял, во многом благодаря успешным действиям Луи, что в ряде случаев наказание ведёт к озлоблению, а вот involvement («вовлечение») — к умиротворению.

Так научились не карать, а приручать творческую «тусовку», создавая для неё иллюзию больших возможностей, конечно же, притворных. Тут закрывались глаза на многое: во-первых, конечно же, на весьма либеральные представления о личной жизни (художник мог менять любовниц, как коллега на Западе). Во-вторых, на лёгкий антисоветский флёр в шутках и анекдотах, на буржуазные шалости. То есть доносы писались всё равно, но ходу им не давали. И наконец, в-третьих, на экономику особого режима, которая для творческой среды была наиболее приближена к рыночной: скажем, гонорары исполнителей песен номинально были фиксированными, но фактически концертные директора с ними делали, что хотели, конкурируя друг с другом и перекупая певцов.