Король шпионских войн: Виктор Луи — специальный агент Кремля

Как уже упоминалось, Виктор был великим эпатажником, который подпитывался энергией человеческого удивления, и потому нечто из этого рода должно было встречать посетителей уже у входа. Он лучше выдумать не мог: у дверей стояло огромное чучело медведя в натуральную величину с подносом для визитных карточек. Не просто кич, а тонкая игра разума: дело в том, что подобные истуканы, собирающие визитки, стоят во многих частных домах в Америке и Западной Европе. Но у Луи стоял именно русский медведь, который как бы издевался над этой традицией: мы, дескать, тоже можем, как вы, но коль вы считаете нас всех медведями, то мы не обманем ваших ожиданий — получайте. И ложьте свои визитки, ложьте...

В прихожей, вторым после медведя, гостя встречало огромное антикварное зеркало в деревянной раме в стиле барокко, потрясавшее воображение уже не в шутку, а серьёзно. По рассказам Фаины Киршон, разбиравшейся в старине профессионально, оно было не менее двух метров в диаметре. Медведь — это было последнее, на чём посетитель мог выдохнуть воздух вместе со смехом: на зеркале же начинали вдыхать — до конца осмотра дыхание, как правило, задерживали.

Под узкой лестницей на второй этаж располагалась сауна — это для консультаций в более узком составе и поддержания «тёплой, дружественной атмосферы».

Дальше — гостиная, которой глазомер гостя приписывал не менее шестидесяти квадратных метров. В гостиной располагался камин: не печка, а именно камин, перед которым, как и подобает на родине Дженнифер, стояли два больших массивных викторианских кресла. Поодаль — концертный рояль. Стена над камином была полностью отдана тому, что торговцы антиквариатом называют «русской клюквой»: у Виктора «клюкву» представляли большие блюда кузнецовского или гарднеровского фарфора с надписями вроде «Хлеб да соль», «Дураки пьют, умные льют», «Тот дурак, кто не пьёт» и так далее. Каждое из них, по самым скромным оценкам, стоило столько же, сколько в месяц получал советский инженер, но Виктор не скупился на вещи, создававшие и вызывавшие правильное настроение, которое бесценно.

«Русский touch» придавали и фигурки из «бисквитного», не политого глазурью, фарфора, изображавшие деревенскую жизнь: уличные разносчики, молочницы, мужики с красными мордами. Эти персонажи тоже «работали» на иностранцев, сразу по приходе последних настраивая на добродушный, расслабленный лад.

Было в гостиной место дивану и необыкновенной по тем временам красоты журнальному столику со столешницей в форме неотёсанной пластины, срезанной с цельного пня: за него гостю предлагали сесть сразу после экскурсии по дому. Было видно, что мебель покупалась Виктором старая, однако хозяин её «доводил» до нужной кондиции, нанимая реставраторов. Вообще, воскрешение, вдыхание в вещи второй жизни Виктор считал со своей стороны неким мессианством.

Поодиночке взгляд в гостиной притягивали различного рода горочки, тумбочки, столики, шкафчики, поставцы, этажерочки — маленькие вещи, создававшие атмосферу. «Я бы взяла Голсуорси, «Сагу о Форсайтах», — говорит Фаина Киршон. — Это Викторианская эпоха. И вот когда я читаю его описание обстановки в гостиной, у меня сразу перед глазами встаёт Викторова гостиная». Дача была полна уюта и житейского комфорта, но лишена безвкусицы, вроде екатерининской кровати с лапками, на которую, чтобы влезть, нужно было подставлять стремянку.

«Меня посадили перед камином, — вспоминает свой первый приезд на дачу жена Виктора Горохова, историк Марина Голынская. — Входит Виталий Евгеньевич и говорит:

— Ну и как вам здесь?

— В вашем доме разбиваются сердца… — отвечаю.

— А у вас?

— А у меня — нет. Потому что всё, что тут есть, — это намного выше моих мечтаний».

Преобладание стиля ар-нуво разбавлялось разросшейся коллекцией старинных русских икон и полотнами русских художников, таких, как Судейкин или Петров-Водкин. И в полнейшую эклектику гостиную превращали работы советских нонконформистов, полуофициальный, серый рынок для которых Виктор Луи если не создал с нуля, то развивал и поддерживал. В конце 70-х самым выдающимся полотном станет работа Оскара Рабина «Ночной город». А в 1976-м в саду появятся скульптуры ещё одного бунтаря, уехавшего за рубеж, — Эрнста Неизвестного. Впоследствии будут много и злобно шептаться о том, что эти работы «мастера культуры» отдавали Луи в качестве «платы за выезд»: если это и была «плата», то бескорыстная — никаких «счетов» он им никогда не выставлял.

После первого ошеломления от гостиной, следующим «пространством шока» была столовая. Тут тоже была своя, как это называл сам Виктор, «дразнилка для иностранцев»: кичовый питейный сервиз из насыщенно-зелёного «бутылочного» стекла — штоф, блюдо и шесть стопок. Трактирный привкус придавали нарисованные на стопках черти, ведьмы и кикиморы, символизировавшие пресловутое «русское пьянство до чёртиков», и поучительные надписи вроде «Пей да не пьяней». В общем, «борьба с зелёным змием», не раз затевавшаяся советской властью и с треском проваливавшаяся.