Король снов

Он был очень высок и худощав, скорее даже тощ. Одет он был тоже весьма специфически: в грубую и тяжелую длинную черную куртку на толстой подкладке, из-под которой виднелась легкая туника из бледно-зеленого шелка. Взгляд его тоже был странным — он казался одновременно и высокомерным и просительным. Да и сами глаза тоже поражали — белки желтые, а зрачки жуткого лилового цвета. Лицо — широкое, бледное, с мелкими чертами, казавшимися каким-то образом смещенными в середину. Ходил этот человек, сильно сутулясь, чуть ли не касаясь плечами ушей, так что казалось, будто он опасается, что если не будет втягивать шею, то его голова неизбежно оторвется и улетит. Даже самое имя его было чрезвычайно странным: Вайизейсп Уувизейсп Аавизейсп. Да разве такие имена бывают? Все в этом человеке так и дышало обманом. Впрочем, давать оценку посетителям Мандралиски не входило в обязанности Тастейна. Он должен был всего лишь провожать их в кабинет графа.

— Прекрасный город Ни-мойя, — отметил Вайизейсп Уувизейсп Аавизейсп, войдя с Тастейном во дворец. Они шли по галерее, соединявшей два крыла здания. Одна стена этой галереи представляла собой сплошное окно из чистейшего кварца, из которого открывался великолепный вид на оседлавший многочисленные холмы центр великой столицы. — Много слышал о нем. Думаю, один из лучших городов в мире.

Тастейн кивнул.

— Говорят, самый лучший. Ничего подобного нет даже на Замковой горе. — Он без труда вошел в роль экскурсовода, благо болтовня несколько ослабила то напряжение, которое он чувствовал в обществе этого незнакомца. — Вы уже успели осмотреть сам город? Вон на том холме — видите? — это Музей миров. А слева от него галерея Госсамера. Отсюда хорошо виден купол Большого базара, а рядом с ним начинается Хрустальный бульвар.

Небрежно указывая этому пришельцу из дальних мест различные чудеса великого города, Тастейн ощущал себя чуть ли не местным старожилом. По правде говоря, Тастейн и сейчас испытывал благоговейный страх перед Ни-мойей и ее чудесами; это чувство почти не ослабело за несколько месяцев, прошедших после того, как Пятеро правителей перенесли свою столицу из Горневона сюда. Но ему нравилось притворяться подлинным уроженцем большого города, прошедшим огонь и воду, сообразительным и искушенным.

Дойдя до конца кварцевой галереи, Тастейн повернул налево, в полутемный переход, ведущий в обращенную к реке часть дворца; ее теперь занимал Мандралиска.

— Нам сюда, — сказал он, так как посетитель чуть не отправился в личные покои лорда Гавирала. Официально весь дворец прокуратора был теперь резиденцией Гавирала, но Мандралиска занял половину южного крыла, откуда открывался наилучший вид на реку, для своих собственных нужд. У многих сохранились еще довольно свежие воспоминания о том времени, когда Пятеро правителей обращались с Мандралиской почти так же, как и со своими слугами, но, совершенно ясно, это время прошло. Тастейну казалось, что теперь уже Мандралиска отдавал распоряжения Пятерым правителям, а те, как правило, поступали именно так, как он того хотел.

В конце прохода стоял еще один стражник, на сей раз это был скандар, причем не кто иной, как Садвик Горн, старый гонитель Тастейна, причинивший ему столько неприятностей во время давнего похода на север, когда они сожгли крепость лорда Ворсинара. Теперь Тастейн едва удостаивал его взглядом, ведь он принадлежал к внутреннему кругу приближенных графа Мандралиски, а Садвик Горн был всего лишь охранником у двери.

— Посетитель к графу, — сказал скандару Тастейн. И повторил, обращаясь к Вайизейспу Уувизейспу Аавизейспу: — Нам сюда, — указав на уходившую далеко вверх высоченную спиральную лестницу.

Поначалу Тастейн боялся, что так и не сможет выучить дорогу по огромному прокураторскому дворцу. Однако, несмотря на всю колоссальность здания, он к настоящему времени сумел достаточно хорошо разобраться в нем.

Когда он в первый раз увидел дворец с реки, он показался ему таким же огромным, каким был в его представлении замок короналя, но теперь он знал, что здание своей высотой было в значительной степени обязано сверкающему белизной цоколю, возносившему его высоко над уровнем набережной. Впечатление огромности создавало множество наружных галерей и лестниц, казавшихся издали запутанным лабиринтом, но и эта сложность была лишь видимой. Само здание — сложный комплекс соединявшихся друг с другом павильонов, балконов и внутренних двориков, было, конечно, обширным, но его план отличался поразительной логичностью, так что Тастейн вскоре изучил все его внутренние проходы.