Король-Солнце Людовик XIV и его прекрасные дамы

Но это великолепие озарялось лучами блеска, источаемыми самой особой короля не только в переносном, но и в прямом смысле. Людовик обожал бриллианты и, помимо великолепных камней, доставшихся ему от Анны Австрийской и Мазарини, всю жизнь приобретал все новые и новые, не решившись продать их даже в годину тяжелых испытаний для королевства. В 1691 году он приказал учинить камням перепись. Оказалось, что король владел 109 алмазами весом свыше 10 карат, 273 – весом от 4 до 10 карат, а мелким камушкам имя было легион. В эту сокровищницу входили также редкие цветные алмазы: уникальнейший синий весом 67 карат (до огранки его вес составлял 110 карат), два розовых, два желтых и один коричневый. Но Людовик ни в коем случае не уподоблял себя Скупому рыцарю, который любуется своими сокровищами во тьме ночной, при свете огарка свечи, пересыпая камушки из ларца в ларец. Ювелиры пустили в ход все камни, ими был инкрустирован даже письменный прибор монарха, в частности чернильницу украсили лилией из бриллиантов, над которой восходило солнце, золотые лучи которого также переливались алмазными искрами. Естественно, бриллианты красовались на всяческих атрибутах воинского снаряжения короля. Помимо них, в гардеробе Людовика ХIV имелось четыре полных гарнитура драгоценностей для костюма: два – из бриллиантов (самый парадный состоял из 123 пуговиц, 300 брандебуров[59], 19 розеток в форме цветов для жюстокора, 48 пуговиц и 96 петель для жилета, аграфа для шляпы, подвязок, пряжек для башмаков, перевязи, шпаги и креста ордена Святого Духа), один – из жемчуга с бриллиантами и один – для повседневного ношения – из рубинов, сапфиров, изумрудов и желтых топазов. Естественно, придворные старались не отставать от своего повелителя и в буквальном смысле продавали душу дьяволу, лишь бы не ударить в грязь лицом. Самое главное для огромной толпы дворян – людей посмотреть и себя показать, а также проявить рвение и расторопность, обратив на себя внимание короля, этот благодатный луч солнечного света, способный пролиться дождем монарших милостей. Находясь зачастую на грани разорения, они все больше подражали ему, копируя роскошь королевского образа жизни.

Мадам де Монтеспан сама обожала бриллианты. «Вне всякого сомнения, из предметов неодушевленных бриллиант суть самое совершенное творение десницы Божией», – писала она в своих мемуарах (авторство каковых, впрочем, подвергается сильному сомнению). Как сейчас хотелось бы ей упиться сверкающим отражением своей персоны во всех 357 зеркалах главной галереи дворца! Неслыханная по тем временам роскошь – ведь на изготовление каждого зеркала уходило 800 дней. Но присутствие маркизы в Версале теперь считали в высшей степени нежелательным.

Закат фаворитки

Бывшую фаворитку даже не сочли нужным пригласить в феврале 1692 года на свадьбу младшей дочери, мадемуазель де Блуа, которую выдали за сына герцога Филиппа Орлеанского, герцога Шартрского, будущего регента при малолетнем короле Людовике ХV. По сравнению со свадьбой старшей дочери Мадам де Монтеспан, король проявил двойную щедрость: выделил приданое в 2 миллиона ливров, ежегодное содержание в 150 тысяч ливров и драгоценностей на 600 000 ливров: полные комплекты из бриллиантов, рубинов, сапфиров и топазов.

Маркиза де Монтеспан не дождалась приглашения и на помолвку своего старшего сына от короля, герцога Мэнского, с одной из дочерей принца Бурбонского, состоявшуюся месяцем позже. Бывшей фаворитке оставалась единственно благотворительная деятельность, которой она и предалась со всей страстью, усиленно жертвуя деньги на строительство и содержание больниц и приютов.

В 1701 году скончался ее законный муж, маркиз де Монтеспан. Весь остаток своей жизни он посвятил сутяжничеству, вчиняя иски направо и налево как по материальным делам, связанным с титулами и деньгами, так и по более высоконравственным поводам, задевавшим его честь. Эти судебные дрязги давали ему предлоги на законном основании время от времени улизнуть из осточертевшей провинции в Париж, куда въезд ему, вообще-то, был запрещен. Людовика непременно ставили в известность о его визитах, и тот неоднократно приказывал Кольберу устанавливать за маркизом надзор как за личностью, от которой можно ожидать всего, что угодно.

Когда Мадам де Монтеспан перестала появляться в Версале, туда проник ее супруг, на которого теперь смотрели уже как на юродивого и не чинили ему никаких препятствий. Впрочем, маркиз вел себя совершенно благопристойно; более всего окружающих забавляло то, как он учтиво играл в карты с дочерьми своей жены, в девицах мадемуазель де Блуа и мадемуазель де Нант, теперь уже замужними вельможными дамами, которые, в принципе, официально являлись его дочерьми.