Король-Солнце Людовик XIV и его прекрасные дамы

– Не имею ни малейшего желания стать столь несчастной королевой, каковой была испанская, – заявила она, и эти слова было трудно опровергнуть: судьба горемычной страдалицы Елизаветы Французской, родившей девятерых детей, из которых почти все поумирали по причине кровосмесительного брака, могла вызвать только искреннее сочувствие.

Далее в 1646 году овдовел австрийский император Фердинанд III, и мысль стать императрицей на некоторое время показалась принцессе соблазнительной. Гастон принялся отговаривать дочь, припугнув ее тем, что император почти на двадцать лет старше, а этикет при австрийском дворе столь же невыносимо строг, как и при испанском. На это принцесса ответила, что ее в сущности своей не столь привлекает молодой и обходительный муж, сколько величие и мощь подвластного ему царства.

Тем не менее переговоры все-таки провалились, но династии Габсбургов, которая испокон веков следовала политике заключения выгодных браков, никак не хотелось упускать богатую невесту. Взамен императора ей предложили его брата, эрцгерцога Леопольда-Вильгельма: по настоянию испанской ветви Габсбургов он принял пост наместника в Испанских Нидерландах, причем предполагалось превратить эти земли в независимое государство, где Анна-Мари будет безраздельно править вместе со своим супругом. Сей замысел не понравился Анне Австрийской и Мазарини, а потому австрийские сваты вновь вернулись в Вену не солоно хлебавши.

В 1650 году император Фердинанд овдовел во второй раз, но и вновь проекту его женитьбы на великой мадемуазель не суждено было осуществиться. Принцесса отреагировала на это вполне в своем духе:

– Могу без тщеславия сказать, что Господь, будучи справедлив, не захотел отдать такую женщину, как я, человеку, не заслужившему этого.

В следующем году к ней вновь посватался эрцгерцог Леопольд-Вильгельм, но принцесса весьма ядовито высмеяла слабости этого выдающегося покровителя искусств[50], вполне, впрочем, невинные: страсть к сочинению стихов на итальянском языке и переложению их на музыку.

По внешности великая мадемуазель была далека от той особы, которую можно было бы назвать красавицей, хотя выглядела весьма представительно: высокая, с величавой осанкой, белокурые волосы по тем временам давали ей явное преимущество перед шатенками и брюнетками. Однако в лице ее явно присутствовало нечто лошадиное, нос был длинный, голубые глаза – навыкате, зубы – как, впрочем, у подавляющего большинства женщин того времени – дрянные, повадки – ярко выраженные мужские. Потенциальных суженых явно привлекало лишь ее состояние, и, пожалуй, самым настойчивым охотником за приданым проявил себя ее двоюродный брат, сын низложенного английского короля Стюарта, принц Карл. Не будучи красавцем, он тем не менее обладал каким-то неизъяснимым мужским шармом, который делал его совершенно неотразимым. В 1646 году 16-летний Карл был вынужден бежать вслед за остатками своей семьи в изгнание в Париж. Надо полагать, его мать, королева английская Генриэтта, тетка великой мадемуазель, сразу же предусмотрительно снабдила его соответствующими ценными наставлениями, ибо он немедленно стал изображать из себя воздыхателя, без памяти влюбленного в кузину. Юноша повсюду следовал за ней, не сводил с нее красноречивого взгляда весьма выразительных карих очей, украшал свою одежду лентами цветов мадемуазель, держал светильник, когда его мать самолично трудилась над прической Анны-Марии. Но Стюарты перестарались: у великой мадемуазель и в мыслях не было снизойти до ухаживаний бездомного кузена, из милости получившего приют при французском дворе.

Спустя пять лет Карл вернулся в Париж уже королем – ибо его отца казнили, – но опять-таки королем в изгнании. Он вновь стал разыгрывать по уши влюбленного, не сводил глаз с Анны-Марии, нашептывал ей нежности; овдовевшая королева Генриэтта усиленно обрабатывала племянницу, твердя, что сын вот-вот будет восстановлен на троне, что его жена сохранит право распоряжаться своим состоянием. Однако лорд Джермин, нечто вроде управляющего делами королевы и, по слухам, ее фаворит, имел неосторожность намекнуть Анне-Марии, что ей придется вести более скромный образ жизни и продать свои земли, дабы финансировать военные действия, необходимые для восстановления Карла на троне. Герцог Гастон, поднаторевший в тонкостях заговоров и завоевания трона, на формальное предложение руки и сердца дал весьма расплывчатый ответ и внушил дочери, что все ее состояние будет обречено на поглощение этими бесплодными авантюрами.