Король среди ветвей

Почему Король ушел? Он ушел потому, что хоть и поймал их на месте преступления и имел полное право убить, он так давно уже и долго рисовал в воображении именно эту картину, что она, надо думать, показалась ему знакомой, нимало не удивительной, возможно, даже разочаровала отчасти. Ушел потому, что в самый тот миг, как увидел их, испытал несчастье настолько глубокое, что облегчить его не смогло бы ничто. Ушел потому, что был Королем справедливым, и хоть он застал жену и племянника, лежащими нагишом под грушевым деревом, не желал предавать их нечестной смерти - в ослеплении мгновенного гнева, в присутствии единственного свидетеля, известного всем как его друг, ибо могло ведь, даже и теперь, сыскаться объяснение, не пришедшее ему на ум и способное доказать их неповинность. Ушел потому, что не смог бы снести жизнь без Королевы, без Тристана. Ушел потому, что, хоть и собирался вернуться и убить любовников на их ложе, хотел также дать им возможность бежать. Ушел потому, что сердце его было разбито. Ушел потому, что в первый миг, как увидел их и сознание предательства проникло ему в душу, он испытал подобие благоговения перед красотой Тристана, красотой Изольды, двух влюбленных под грушевым деревом, в саду, вне пределов этого мира.

Такие мысли одолевали меня, пока я шел за Королем мимо зеленых изгородей, а после по саду, к двери в башне.

За дверью из сумрака выступил Модор. Он уже обнажил свой маленький меч и держал его, возбужденный, высоко понятым. «Ты видел их!» - воскликнул он, и лицо его исказило лютое ликование.

Король, вскрикнув, ударил карлика мечом. Меч отсек ладонь Модора точно по запястью. Модор испустил высокий, пронзительный, отвратительный вой и согнулся, прижимая кровавый обрубок к животу. Я смотрел на маленькую раскрытую ладошку, лежавшую на полу, рядом с упавшим совсем к ней близко мечом. Модор, вереща, как ребенок, уковылял, запинаясь, во мглу.

Пока мы шли к главной зале, чтобы взять там свидетелей, Король рассказал мне, как Модор прискакал в лес с известием, что видел Тристана и Королеву входящими в сад. Приставив лестницу к садовой стене, карлик наблюдал, как они ложатся под грушевым деревом.

Когда мы вернулись, сопровождаемые четверкой баронов, в сад, то нашли под деревом лишь Королеву, до шеи укрытую покрывалом. Она в отчаянном страхе взирала на нас шестерых, стоявших над ней с обнаженными мечами. Ясно было, что она ожидает смерти.

Бароны смотрели на Короля. Король смотрел на Королеву. Потом он, не произнеся ни слова, поворотился и пошел вон из сада.

Король больше не покидает замка. Он гуляет по своему саду, запирается, один, в башне, не мигая, смотрит перед собою в капелле, безмолвно сидит за обеденным столом рядом с безмолвной Королевой. Временами он стоит на стене, глядя поверх зубцов ее вдаль. Только за едой да за утренней мессой и встречается он с Королевой. Они никогда не смотрят друг на друга.

Королева же проводит много времени в женских покоях, вышивая с камеристками, или у себя в башне, в комнате, окно которой выходит на ее сад.

Ночами, в опочивальне, Король упивается Королевой. Но правильно ли говорить, что он упивается ею? Не точнее ли будет сказать, что Король испивает чашу страдания? Ибо, возлегая с Королевой, разве не слышит он - на ложе, подле нее, - дыхания Тристана, не ощущает под своею ладонью руку Тристана.

Никогда еще Король и Королева не были так одиноки.

Королю, пощадившему Королеву, не осталось ничего иного, как обратиться в созерцателя ее горя, ее непрестанной тоски по Тристану. Это страдание, хоть и невыносимое, все же менее невыносимо, нежели то, какое он испытывал бы, если бы приговорил ее к смерти, ибо тогда ему пришлось бы проститься с надеждой, сколь бы обманчива она ни была, на то, что Королева изменится, что с ходом времени начнет забывать Тристана.

И стало быть, Король обрек себя на полную страдания жизнь ради будущего, в наступление коего он не верит.

Возможно также, что ему хочется, чтобы Королева видела, как он страдает, чего не могло бы случиться, будь она мертва.

Стоит ли дивиться тому, что они не в силах смотреть друг на друга при свете дня?

Прошлой ночью я отправился погулять по плодовому саду. Я не заглядывал в него уже многие дни. Воздух был прохладен и свеж - дыхание осени - и, проходя тележными путями под темным, сверкающим звездами небом, я вдруг припомнил ночь, когда увидел Тристана и Королеву, шедших невдалеке от меня под деревьями - шедших так медленно, что они почти и не продвигались. Я живо вспомнил эту картину, но по какой-то причине не смог вернуть себе чувства, которые тогда взволновались во мне. Уж не были ль они призрачными, эти волнения, потрясение? Или я растратил их до конца? Размышляя над этими вопросами, я обнаружил вдруг, что забрел в знакомое место, лежащее неподалеку от острого частокола. Я признал раскидистую яблоню, среди ветвей которой мы с Королем прятались, словно играющие мальчишки.