Король танца

Чрезмерное напряжение вот уже несколько дней отрывало меня от учёбы и спокойной повседневной жизни. Я всё держала в себе. Рано или поздно наступал критический момент, когда я, будучи в сознании, терялась и, осознавая, что присутствую, отсутствовала. Потом ясность ума ко мне снова возвращалась и твердила одно: верь глазам, а не сердцу. Ничто не могло разрядить обстановку. Я ощущала себя, как сосуд под внутренним давлением. Даже конный спорт на время забросила. Это было не похоже на меня. Я избегала Аннет и сильно волновалась, когда она меня об этом спрашивала. Моё настроение резко ухудшилось. Я стала унылой, и это заметно бросалось в глаза. Невозможно было не увидеть очевидное, но, кажется, никто, кроме Аннет, не замечал моё подавленное состояние. В зеркале, всякий раз, когда я в него смотрелась, на меня таращились стеклянные глаза, а в них блуждал печальный мутный взгляд. Хотелось стать невидимой, чтобы просто отдохнуть. Я устала от самой себя – от той тени, что тянулась за мной по пятам.

После завершения пары скучных лекций я с чувством тяжести в плечах волочила ноги по промокшей улице Олд-Пардингема и неизвестно за что осуждала прохожих, провожая их порицающим взглядом. Уже в который раз минуя эту улицу и изучив её всю вдоль и поперёк, она мне представлялось снова новой – здания, как после капитального ремонта, выбеленные до неузнаваемости стены, до блеска вылизанные дороги. Всё выглядело неестественно ново. Мне начало опять казаться. Уже в который раз моё несчастное воображении выдавало за действительность несуществующие перемены.

Я невольно свернула направо и пошла на мальчишечий голос. Он сильно надрывался от крика. На оживлённой площади совсем юный мальчик торговал газетами, отдавая их практически задаром. Было видно, что он нищий, и денег не хватало даже на одежду. Кепка нависала на глаза, рубашка растрёпана, латанные грязные штаны. «Ему, наверное, лет восемь-девять, – предположила я. Особенно мне бросились в глаза его кривые чёрные зубы. Завидев меня, он расплылся в улыбке, и его чумазое лицо наморщилось. Он потянулся ко мне своей измазанной ручонкой, как только я открыла кошелёк, из которого посыпались монетки.

– Газета с объявлениями? – услужливо спросила я.

– Да, – тихо ответил он, подбодрив себя кивком головы, и за копейки продал мне газету, а потом начал и дальше драть горло.

Вспомнив себя в этом возрасте, я ещё раз взглянула на мальчика с мыслью о том, что, к счастью, судьба в его годы была ко мне благосклонна. «Может быть, когда он подрастёт, ему улыбнётся удача, – надеялась я, – или в худшем случае он пропадёт в одном из тёмных грязных переулков города среди бомжей и мусора». К сожаленью, жизнь была несправедлива и жестока – беспощадна даже к детям. Общество всегда делилось на бедных и богатых. Почему-то испокон веков было так заведено. Редко сытый понимал голодного, а ещё реже помогал. Среди зажиточных часто встречались негодяи, которые могли запросто обидеть бедняка, обозвать его убогим попрошайкой и разносчиком болезней. «Их нужно давить, как крыс», – часто доносились выкрики из-за угла.

До чего же было омерзительно стоять и наблюдать, как унижают пусть и нищего, но человека, а хуже всего, что ничего нельзя было с этим поделать. Никто не мог осмелиться заступиться за «отбросы» общества – так было принято называть людей из низшего класса. Богачей боялись как огня. В их руках была сосредоточена вся власть, и они держали в страхе весь город, пользуясь своим приоритетом. Обычные люди их считали дерьмом, и никто не хотел с ними связываться.

На улице было душно, и мне не хватало воздуха. Что-то пошло вдруг не так. Моё состояние снова ухудшилось: закружилась голова, в глазах поплыло, а почва начала уходить из-под ног. Я страшно волновалась и боялась, что кто-то из прохожих справится о моём самочувствии и, не получив нужного ответа, вызовет скорую, а я без денег. Всё время, как назло, я чувствовала себя плохо где-нибудь на улице. Дома я бы приняла таблетку, прилегла и успокоилась, а на улице среди всей суеты мне становилось только хуже.

Я представила урок классического танца, где учат держать спину ровно, а плечи опустить, когда педагог неустанно твердит, что нужно найти свой внутренний стержень. Крутить пируэты или делать шпагат показалось мне проще простого, чем идти прямо и держаться, чтобы не упасть. Я вообразила, что гуляю: иду медленным шагом с газетой под мышкой, смотрю по сторонам и ни о чём не думаю.

– Вы обронили газету, – перебил меня чей-то уличный голос. Сбоку неожиданно возник расплывчатый образ. Я наблюдала его краем глаза, а посмотреть прямиком на него не осмелилась. Он застал меня врасплох, и я сдуру вцепилась в газету, которую мне протянула чья-то рука, а потом начала тереть лоб. «Мои резкие движения его пугают, – думала я. – Зря я так делаю. Сейчас моё дыханье участиться, и я упаду. Лучше провалиться мне на этом месте».

– Сильвия, не верю своим глазам, это снова ты!

По манере восклицать я узнала Джона Уилсона. Его голос не спутаешь ни с одним другим.