Король утра, королева дня

Визитеры классом повыше – стряпчий, банковский клерк, бухгалтер, маклер, администратор универмага – по вторникам из-за фермеров с их женами держались подальше, и за утрату чаевых вкупе с ритуальным обезличенным флиртом Джессика презирала свинолюдей. Вторники навеки сплавились в ее сознании с вонью капусты, тушащейся в здоровенных чанах, и ритмичным движением деревенских челюстей.

Шумно ворваться через распашные двери в парной жар и смрад кухни. С грохотом опустить тарелки в раковину; посмотреть на часы – кажется, опаздывают, а может, стоят или идут, наоборот; перевести дух, прислониться к прохладному холодильнику, выдохнуть «О господи…», воспылать безответной любовью к сигарете «Вудбайн», быстренько выйти обратно через громкие распашные двери, прихватив еще четыре порции фирменного блюда «Ланч покупателя».

Когда Джессика в очередной раз покидала кухню, навстречу попалась заклятая вражина – Толстуха Летти, и без насмешки, как обычно, не обошлось:

– Похоже, болотник за шестым столиком втюрился. Спрашивал, когда у тебя заканчивается смена, ну и так далее…

Когда Джессика возвращалась, а Толстуха Летти выходила, настал момент для реванша:

– Пожалуйста, сообщи джентльмену за шестым столиком, что его рожа смахивает на какашку, пролежавшую в сортире три дня.

И вновь они поменялись местами. Толстуха Летти:

– Какая же ты черноротая дрянь, Джессика Колдуэлл.

Грохот двери и тарелок.

– А тебе, душечка Летти, стоило бы раздвинуть ноги и уступить право голоса своей дырке в жопе – от нее толку будет куда больше.

И следующий раунд:

– По крайней мере, Эймонн приедет за мной на машине и отвезет в Феникс-парк на концерт – выкуси, Джессика Колдуэлл.

Спустя два обслуженных столика, три прибранных и один оплаченный счет:

– Твой Эймонн, он же в Силах обороны, да? Каково это, все делать по команде? Раз-два – юбку вверх, три-четыре – трусы вниз…

– Ты сука, Джессика Колдуэлл. У меня, по крайней мере, есть парень.

– У меня тоже, душечка Летти, и не какой-нибудь сраный игрушечный солдатик – настоящий боец, мятежник из Ирландской республиканской армии.

– Врешь как дышишь, Джессика Колдуэлл.

Джессика Колдуэлл не была лгуньей. Она была выдумщицей. А если кому-то не хватало мозгов распознать выдумку – ну ладно, не будем спорить по мелочам, ложь – на слух, то ему же хуже. Ее вины в том, что люди принимали унылые плоды воображения за чистую монету, не было. Она врала с той же непринужденностью, с какой птица поет.

– Дамы, дамы, это общественный ресторан. Клиенты пришли, чтобы насладиться обедом, а не слушать, как вы тут цапаетесь, словно две грымзы с Монтгомери-стрит.

Брендан, главный повар, будучи единственным мужчиной в кухне, обладал властью, несоразмерной положению. Распашные двери хлопали и качались, а в остальном царствовала напряженная, взрывоопасная тишина, пока наконец часы не очнулись от раздумий и не пробили шесть. Безмолвие и прохлада в переулке за рестораном Мэнгана вызывали почти священный трепет. Джессика тряхнула волосами, избавляясь от скопившейся за день вони, и потянулась в теплом, переменчивом солнечном свете, который окрашивал все в оттенки этрусской терракоты. По-над дымоходами и потрескавшейся черепицей пролетел обрывок птичьей песни. Джессика курила длинную, роскошную сигарету «Вудбайн», а с вокзалов, поименованных в честь мертвых патриотов,[34] отъезжали поезда, чтобы развезти сомлевших свиномужиков с краснощекими супружницами – парочки привалились друг к другу, переваривая обильный «Ланч покупателя», – по дырам в живой изгороди между Маллингаром и Килдэром.

Грандиозный вечер развертывался над георгианскими улицами Южного Дублина, словно декорация для экстравагантной постановки «Аиды». Трамвай остановился, высадил Джессику в конце Белгрейв-роуд и с грохотом двинулся дальше, вглубь помпезного викторианского Пальмерстауна. Фортепианная музыка – Джокаста репетирует Моцарта. Неужели ей никогда не надоедали арпеджио, глиссандо, диминуэндо и прочая унылая итальянщина? В возрасте пяти лет Джессика нашептала отцу, что входная дверь их родового гнездышка похожа на улыбающееся лицо, и это привело его в восторг, а потом стало семейной легендой; бронзовое приветствие всем гостям дома № 20. Девушка помахала Джокасте – точнее, Джо-Джо, так богемнее, – сестре, которая ей нравилась, и получила в ответ кивок и улыбку. По лестнице шумно спустилась Джасмин, она же Дрянь – сестра, которая Джессике не нравилась; угрюмая и прыщавая, в форме Девичьей бригады, туго обтягивающей жирное тельце.

– Мне надо найти новую песню для вечернего концерта, – заявила она. Это прозвучало почти как обвинение.

– Я знаю одну замечательную песню, которой ты можешь научить своих друзей. Начинается вот так:

Я дятлу засунула палец под хвост,
И дятел вскричал: «Это ж к Господу мост!
Аллилуйя! Толкай! Аллилуйя!
Аллилуйя!»

Дрянь ретировалась, скандализированная. Джессика относилась с подозрением к излишне религиозным людям, особенно если те были на пять лет младше ее самой.