Король в Желтом

Не знаю, что стало причиной – некачественный скипидар или дефект холста, – но, чем больше я тер, тем быстрее распространялась гангрена. Я работал как вол, пытаясь вывести проклятое пятно, но болезнь расползалась по этюду, поражая один член за другим. Встревожившись, я попытался остановить ее, однако на портрете уже изменился и цвет груди: фигура, казалось, впитывает заразу, как губка – воду. С удвоенной силой я взялся за мастихин, скипидар и скребок, представляя, какую встречу устрою Дювалю, продавшему мне холсты, но вскоре заметил, что дело не в полотне и не в красках Эдуарда. «Должно быть, скипидар, – пронеслась в голове гневная мысль, – или мои глаза так устали и затуманились, что их обманул вечерний свет». Я позвал Тэсси, натурщицу. Она подошла и склонилась над моим креслом, выдыхая в воздух кольца дыма.

– Что ты с ней сделал? – воскликнула она.

– Ничего, – проворчал я, – возможно, это из-за скипидара.

– Какой ужасный цвет! – продолжала она. – Ты считаешь, мое тело похоже на зеленый сыр?

– Нет, я так не считаю, – раздраженно ответил я. – Скажи, разве я когда-нибудь так рисовал?

– Нет, никогда!

– Вот видишь!

– Наверное, действительно дело в скипидаре или чем-то еще, – согласилась Тэсси.

Она облачилась в японскую накидку и подошла к окну. Я скреб и тер, пока не выбился из сил, и наконец, собрав кисти, швырнул их в холст с проклятием, лишь тон которого достиг ее ушей.

Несмотря на это, она отреагировала мгновенно:

– Давай! Ругайся, валяй дурака и порть кисти! Ты три недели работал над этим этюдом, а теперь посмотри! Зачем было протыкать холст? Ну что за люди эти художники!

Я почувствовал стыд, как обычно и бывало после подобных вспышек, и отвернул испорченное полотно к стене. Тэсси помогла мне почистить кисти, а потом ускользнула переодеваться. Из-за ширмы она изводила меня советами насчет того, как вести себя в случае полной или частичной потери самообладания, пока, видимо, решив, что я уже достаточно наказан, не приблизилась, умоляя застегнуть кофточку на плече – там, где ей было не достать.

– Все пошло наперекосяк, когда ты вернулся от окна и рассказал об ужасном человеке, которого видел у церкви, – объявила она.

– Да, наверное, это он заколдовал картину, – зевая, согласился я и взглянул на часы.

– Седьмой час, знаю, – заметила Тэсси, поправляя перед зеркалом шляпку.

– Да, – ответил я. – Прости, что задержал тебя так надолго.

Я выглянул из окна, но тут же с отвращением отпрянул, ибо юноша с одутловатым лицом стоял на церковном дворе. Тэсси заметила мое нервное движение и высунулась наружу.

– Этот человек тебя напугал? – прошептала она.

Я кивнул.

– Не могу разглядеть лица, но он кажется… жирным… и мягким. Так или иначе, – продолжила девушка, повернувшись ко мне, – едва я на него посмотрела, как вспомнила сон – ужасный кошмар. Или, – пробормотала она, – это вовсе был и не сон… – Откуда мне знать? – улыбнулся я.

Тэсси улыбнулась в ответ.

– Ты был в нем, – пояснила она, – а значит, можешь кое-что помнить.

– Тэсси, Тэсси, – перебил я, – не пытайся льстить, утверждая, что грезишь обо мне!

– Но это правда, – настаивала она. – Хочешь, расскажу?

– Давай, – ответил я, зажигая сигарету.

Тэсси прислонилась к подоконнику и очень серьезно начала:

– Однажды прошлой зимой я лежала в постели и размышляла о всякой ерунде. Весь день я позировала тебе, устала до смерти и все же никак не могла заснуть. Городские колокола пробили десять, одиннадцать, полночь. Похоже, тогда я и уснула, ведь больше их не слышала. Едва я сомкнула глаза, как мне приснилось: я должна подойти к окну. Я встала и, подняв раму, выглянула наружу. Двадцать пятая улица была пуста, сколько хватало глаз. Мне стало страшно: она казалась такой… черной и тревожной. Затем до меня долетел скрип колес, и мне казалось, словно именно его приближения я и ждала. Очень медленно, но звук нарастал, и наконец я смогла различить движущийся по улице экипаж. Он становился все ближе и ближе, а когда проехал под моим окном, я увидела, что это катафалк. Я задрожала от страха, а кучер обернулся и посмотрел прямо на меня. Проснувшись, я обнаружила, что стою у открытого окна и вся продрогла. Потом я видела этот кошмар еще раз, в марте, и снова проснулась у распахнутого окна. Прошлой ночью сон повторился. Ты помнишь, какой шел дождь? Когда я очнулась, окно было открыто, а моя сорочка промокла насквозь.

– Но где же я в этом сне? – спросил я.

– Ты… ты был в гробу, но не мертв.

– В гробу?

– Да.

– С чего ты взяла? Ты видела меня?

– Нет. Просто знала, что ты внутри.

– Признавайся, ты ужинала уэльскими гренками или салатом из омаров? – начал я, но меня оборвал испуганный вскрик Тэсси. – Эй! В чем дело? – спросил я, глядя, как она вжимается в стену у окна.

– Тот… человек на церковном дворе… был кучером катафалка.

– Чепуха, – сказал я, но в глазах Тэсси читался ужас.

Я подошел к окну и посмотрел вниз. Сторож исчез. – Хватит, Тэсси, – уговаривал я, – не глупи. Ты слишком долго мне позировала, утомилась и огорчилась.