Король в Желтом

Было слишком поздно винить себя в случившемся. Неважно, что явилось причиной: жалость, желание утешить или удовлетворенное, торжествующее тщеславие. Менее всего мне хотелось ранить невинное сердце, а значит, оставался единственный путь. Огонь страсти и глубина чувств, которую я со всем своим опытом не мог и вообразить, вынуждали меня ответить Тэсси взаимностью или отослать ее прочь. Возможно, оттого, что я всегда боялся причинить другим боль, или потому, что мрачное пуританство совсем не в моем характере, я содрогнулся при мысли забыть наш безрассудный поцелуй, да и, по правде говоря, не имел этой возможности: врата ее сердца распахнулись, и наружу хлынул поток признаний. Люди долга, находящие горькую радость в том, чтобы делать других несчастными, противились бы искушению. Я не стал: не посмел. Едва буря миновала, я сказал Тэсси, что ей следовало выбрать Эда Берка и надеть простенькое золотое колечко, но она не слушала, и мне пришло в голову, что раз уж Тэсси решила любить кого-то вне брака, то лучше меня, чем другого. По крайней мере, я буду с ней нежен, и она не пострадает, когда помрачение оставит ее. Я принял решение, хотя и понимал, насколько трудно нам будет. На ум пришел обычный исход платонических отношений, и мне вспомнилось, с каким отвращением каждый раз слышал о таком. Зная, что принимаюсь за дело, почти непосильное для циника, я думал о грядущем, но ни на миг не сомневался – Тэсси в безопасности со мной. Будь на ее месте другая, я не забивал бы себе голову нравственной чушью. Любая девица могла стать моей жертвой, но не она. Я размышлял о будущем и видел несколько возможных исходов. Тэсси либо устанет от этой игры, либо сделается несчастной, и тогда мне придется жениться или оставить ее. Свадьба не принесет нам радости. У меня будет нелюбимая жена, у нее – муж, который не устроит ни одну женщину на свете. Вся моя прежняя жизнь едва ли давала право надеяться на семейное счастье. Если я брошу ее, Тэсси заболеет, но вскоре выздоровеет и выйдет за какого-нибудь Эдди Берка или, напротив, бездумно или намеренно наделает глупостей. С другой стороны, если она устанет от меня, перед ней так или иначе откроются «прекрасные» перспективы: достойный супруг, обручальные кольца, близнецы, квартирка в Гарлеме и бог знает что еще. Прогуливаясь в роще у Арки Вашингтона, я решил, что Тэсси найдет во мне опору, а время само обо всем позаботится. Вернувшись домой, я надел фрак, ибо маленькая, источающая слабый запах духов записка на туалетном столике гласила: «Подъезжай прямо к театру в одиннадцать». Внизу была подпись: «Эдит Кармишель, театр Метрополитен».

Тем вечером я, а вернее, мы с мисс Кармишель ужинали у Соляри. Едва первый золотой луч рассвета коснулся креста Мемориальной церкви, я вышел на Вашингтон-Сквер, оставив Эдит за брансвиком. В парке не было ни души. Немного побродив по аллеям, я отправился своей обычной дорогой – от статуи Гарибальди до многоквартирного дома на Гамильтон – и, проходя мимо церкви, заметил на каменных ступенях фигуру сторожа. Не в силах совладать с собой, я содрогнулся при виде белого, одутловатого лица и поспешил прочь. Он пробормотал что-то – вслед мне или про себя, – и внутри вспыхнула ярость: как смеет эта тварь со мной говорить?! На миг мне показалось, что я развернусь и обрушу трость ему на голову, но я лишь зашагал дальше, дошел до дома и поднялся в свою квартиру. Некоторое время я метался в кровати, пытаясь стереть из памяти звук его голоса, но не смог этого сделать. Бормотание сторожа наполняло мою голову, как жирный дым, поднимающийся из чана для топления сала, как отвратительный запах гнили. Оно становилось все отчетливей, и, дрожа на смятых простынях, я начал понимать, что именно он сказал. Слова, сперва невнятные, будто забытые, наконец зазвучали во мне:

«Ты нашел Желтый Знак?»

«Ты нашел Желтый Знак?»

«Ты нашел Желтый Знак?»

Я был в бешенстве. Что он имел в виду? Проклиная его, я повернулся на бок и задремал, но проснулся разбитым и бледным, ибо вновь видел вчерашний сон, и это встревожило меня больше, чем хотелось признать.

Одевшись, я спустился в мастерскую. Тэсси сидела у окна, но, едва я вошел, встала и обняла меня, одарив нежным поцелуем. Она казалась такой грациозной и милой, что я поцеловал ее снова, а потом сел за мольберт.

– Эй! А где мой вчерашний этюд? – спросил я.

Тэсси, казалось, знала, но не ответила.

Я принялся рыться в груде холстов, поторапливая:

– Поспеши, Тэсс, приготовься. Надо использовать утренний свет.

Наконец я сдался: обернулся, чтобы взглянуть, не найдется ли пропажи где-нибудь в комнате, и увидел, что Тэсси стоит у ширмы, все еще одетая.

– В чем дело? – спросил я. – Ты в порядке?

– Да.

– Тогда поторопись.

– Ты хочешь, чтобы я позировала тебе, как… как всегда?

Теперь я понял. Возникла новая сложность. Я потерял лучшую натурщицу, которая позировала мне обнаженной. Я посмотрел на Тэсси. Ее лицо пылало. Увы! Увы! Мы вкусили запретный плод, и невинность Эдема осталась для нее сладким воспоминанием.

Полагаю, она увидела мое разочарование, и сказала: