Король в Желтом

Трент зажег спичку и посмотрел на нападавшего. Перед ним стоял вчерашний убийца крыс.

– Гм! Так я и думал, – пробормотал Трент.

– Tiens, c’est toi?[52] – живо отозвался беспризорник.

От такой неслыханной дерзости у Трента перехватило дыхание.

– Известно ли тебе, юный висельник, – прошипел он, – что воров твоего возраста расстреливают?

Ребенок бесстрастно посмотрел на него:

– Ну так стреляй.

Это было уже слишком, и Трент, повернувшись на каблуках, вошел в дом.

Ощупью поднявшись по темной лестнице, он наконец оказался на своей площадке и потянулся к двери. Из мастерской долетали голоса, хохот Уэста и приглушенные смешки Фэллоуби. Нащупав ручку, он отворил дверь и на секунду застыл, ослепленный. – Привет, Джек! – вскричал Уэст. – Ты чертовски мил, приглашаешь людей на ужин и заставляешь их ждать. Фэллоуби уже рыдает от голода…

– Замолчи, – заметил последний. – Возможно, он выходил, чтобы купить индейку.

– Выходил, чтобы надеть кому-то пеньковый галстук, взгляни на его веревку! – засмеялся Герналек. – Теперь мы знаем, откуда у тебя деньги, – добавил Уэст. – Vive le coup du Père Francois![53]

Трент пожал всем руки и рассмеялся, глядя на побледневшую Сильвию:

– Я не хотел опаздывать. Остановился на мосту всего на секунду, чтобы посмотреть на бомбардировку. Ты волновалась, Сильвия?

Она улыбнулась и прошептала: «О нет!», однако судорожно сжала его руку.

– К столу! – вскричал Фэллоуби и радостно взвизгнул.

– Полегче, – заметил Торн, сохранивший остатки манер. – Ты здесь не хозяин, знаешь ли.

Мари Герналек, болтавшая с Колетт, вскочила и взяла Торна за руку, а месье Герналек взял под локоток Одиль.

Трент, поклонившись с необычайной важностью, предложил руку Колетт, а Уэст – Сильвии. Фэллоуби застыл в тревожном ожидании.

– Мы трижды промаршируем вокруг стола, распевая «Марсельезу», – объяснила Сильвия. – А месье Фэллоуби будет отбивать ритм и считать.

Фэллоуби предложил, что спеть можно и после ужина, но его возражение потонуло в звоне голосов:

«Aux armes!

Formez vos bataillons!»[54]

Они маршировали по комнате, во все горло распевая:

«Marchons! Marchons!»[55] —

пока Фэллоуби совершенно не в такт молотил по столу, немного утешаясь надеждой, что это разожжет его аппетит. Геркулес, черный пес с желтыми подпалинами, забился под кровать. Он тявкал и скулил, но Герналек вытащил его из убежища и посадил на колени к Одиль.

– А теперь, – торжественно сказал Трент, когда все заняли свои места, – слушайте!

И огласил меню:

★

Говяжий суп а-ля осада Парижа.

★

Рыба.

Сардины а-ля Пер-Лашез[56].

(Белое вино.)

★

Rotie (красное вино).

Свежая говядина а-ля вылазка.

★

Овощи.

Консервированные бобы по-охотничьи.

Консервированный горох Гравелот[57],

Ирландская картошка с гарниром.

★

Холодная солонина а-ля Тиес[58],

Тушеный чернослив а-ля Гарибальди.

★

Десерт. Сушеный чернослив.

Белый хлеб,

Смородиновое желе,

Чай, кофе,

Вина,

Трубки и сигареты.

Фэллоуби бешено зааплодировал, и Сильвия подала суп.

– Разве не вкусно? – вздохнула Одиль.

Мари Герналек была от него в восторге.

– Совсем не похоже на лошадь, что бы там ни говорили, конина отличается от говядины, – прошептала Колетт Уэсту.

Фэллоуби, опустошивший тарелку, поглаживая подбородок, взирал на супницу.

– Хочешь еще, старина? – поинтересовался Трент.

– Месье Фэллоуби останется без добавки, – провозгласила Сильвия. – Это я сохраню для консьержки.

Фэллоуби перевел глаза на рыбу.

Сардины, только что извлеченные из духовки, произвели фурор. Пока остальные ели, Сильвия сбегала вниз, отдала суп старухе и ее мужу и мигом вернулась, покрасневшая и запыхавшаяся. Она скользнула в кресло, со счастливой улыбкой глядя на Трента. Он поднялся, и за столом воцарилось молчание. На миг его взгляд остановился на Сильвии, и он подумал, что никогда еще не видел ее столь прекрасной.

– Вы все знаете, – начал он, – что сегодня моей жене исполняется девятнадцать…

Фэллоуби, кипя от энтузиазма, к ужасу сидевших по соседству Одиль и Колетт, принялся крутить бокал над головой. Торн, Уэст и Герналек наполняли бокалы трижды, пока не утих шквал аплодисментов, вызванный тостом в честь Сильвии.

Три раза бокалы осушались – за Сильвию и Трентаа, который протестовал.

– Это неправильно! – кричал он. – Следующий тост за республики-близнецы – Францию и Америку.

– За республики! За республики! – кричали они, и этот бокал был выпит под крики: «Vive la France! Vive l’Amerique! Vive la Nation!»[59]

Затем Трент, улыбнувшись Уэсту, предложил тост:

– За счастливую пару!

Все поняли, к кому это относилось. Сильвия поцеловала Колетт, а Трент поклонился Уэсту.