Король в жёлтом

— Я в отчаянии, Эллиотт. Влюблён ли я? Никогда, никогда я не чувствовал себя таким чертовски жалким. Я не могу спать, честно говоря, я даже не способен нормально поесть.

— Те же симптомы наблюдались в случае с Колетт.

— Да послушай же!

— Подожди, остальное я знаю наизусть. Теперь позволь задать тебе вопрос. Ты считаешь, что Рю Барре — чистая, невинная девушка?

— Да, — краснея, ответил Клиффорд.

— И ты любишь её? Не так, как ты увиваешься и упадаешь за каждой хорошенькой глупышкой? Я имею в виду, ты действительно любишь её?

— Да, — упрямо ответил тот, — я бы...

— Погоди, ты бы женился на ней?

Клиффорд побагровел:

— Да, — пробормотал он.

— Отличные новости для твоей семьи! — прорычал Эллиотт с плохо сдерживаемой яростью. — Дорогой отец, я только что женился на очаровательной гризетке, которую, я уверен, вы примите с распростёртыми объятиями, вместе с её матерью — аккуратнейшей и достойнейшей прачкой. Боже правый! Это зашло немного дальше, чем с остальными. Благодарите небеса, молодой человек, что моя трезвая голова думает за нас обоих. Хотя, в данном случае, я спокоен. Рю Барре отвергла твои ухаживания самым решительным образом.

— Рю Барре... — начал Клиффорд, собираясь с мыслями, но внезапно осёкся. Потому что там, где солнечный свет переливался золотом, по усеянной лучистыми бликами тропинке шла Рю Барре. Она была безукоризненно одета, а большая соломенная шляпа, немного отодвинутая с белоснежного лба, бросала тень на её глаза.

Эллиотт встал и поклонился. Клиффорд снял шляпу с таким жалобным, трогательным, таким смиренным видом, что Рю Барре улыбнулась.

Улыбка была очаровательной, и когда Клиффорд, будучи не в состоянии удержаться на ногах от искреннего удивления, пошатнулся, девушка снова не смогла сдержать улыбки. Немного погодя она заняла стул на террасе, достала книгу из тубуса, полистала, нашла нужное место, положила открытый том на колени, улыбнулась и засмотрелась на город. Она напрочь забыла о Фоксхолле Клиффорде.

Чуть позже она опять взялась за книгу, но вместо того, чтобы читать, стала поправлять розу на корсаже. Роза была большая и красная. Она пылала огнём на её сердце, и, как огонь, согревало это сердце, трепетавшее под шёлковыми лепестками. Рю Барре снова вздохнула. Она была так счастлива. Небо было таким голубым, воздух — таким тёплым и ароматным, а солнечные лучи — столь ласковыми, что сердце внутри неё пело, пело розе на груди. И вот что оно пело: «Из толпы прохожих, из мира вчерашнего дня, из миллионов странников, кто-то заметил меня».

И сердце пело под розой на груди. Два больших серых голубя, воркуя, спустились на террасу и принялись расхаживать и кланяться, вертеться и заигрывать, пока Рю Барре не засмеялась от удовольствия, а подняв глаза, не заметила перед собой Клиффорда. Он держал шляпу в руках, а на лице скользила трогательная улыбка, которая могла бы растопить сердце бенгальского тигра.

На мгновение Рю Барре нахмурилась, но потом посмотрела на Клиффорда с любопытством, а когда заметила сходство между его поклонами и голубиными ужимками, то залилась чарующим смехом. Это ли Рю Барре? Совсем другая, она так изменилась, что не помнила саму себя. Но песня в её сердце заглушала всё на свете, слетала с губ, рвалась наружу, выливалась беспричинным смехом, хотя, возможно, она смеялась над голубями... и мистером Клиффордом.

— И вы полагаете, что если я отвечаю на приветствия студентов в квартале, то стану относиться к вам, как к другу? Я не знакома с вами, мсье, но, видимо, тщеславие — второе имя мужчины. Будьте покойны, мсье Тщеславие, я самым честным, самым тщательным образом буду отвечать на ваши приветствия.

— Но я прошу вас... я умоляю позволить мне засвидетельствовать своё почтение, которое я так давно...

— О, Господи, мне нет дела до почтения.

— Позвольте мне говорить с вами иногда... хоть изредка.

— И если я позволю вам, то почему бы не позволить и остальным?

— Ни в коем случае — я буду само благоразумие.

— Благоразумие — почему?

Её глаза были такими ясными, что Клиффорда пронизала дрожь, но только на мгновение. А потом, в порыве безрассудства, он сел рядом с девушкой и предложил ей всего себя, душу и тело, состояние и имущество. Всё это время он понимал, что ведёт себя, как дурак, и что слепое влечение и любовь — не одно и то же, и что каждое произнесённое слово сказывалось на его репутации, и что пути назад нет. И всё это время Эллиотт хмурился на площади у фонтана и яростно усмирял обоих бульдогов, которые так и рвались на помощь Клиффорду — ведь даже они почувствовали, что происходит что-то неладное, поскольку Эллиотт в душе бушевал и изрыгал проклятия.

Когда Клиффорд закончил, а закончил он с явным воодушевлением, Рю Барре долго медлила с ответом, и его пыл поутих. Ситуация постепенно начала проясняться, он уже сожалел о сказанном, но, откинув все сомнения, вновь разразился торжественными клятвами. Рю Барре прервала его на первом же слове:

— Благодарю вас, — серьёзно произнесла она. — Ещё ни один мужчина не предлагал мне замужества.