А Адам – всего лишь оружие, созданное, чтобы поскорее добить его.
Его сделка с Кэйбсуотером, казалось, произошла много лет назад.
Его мысли стали полем боя, и Адам ускользнул прочь, в черноту повязки на глазах. Попытки ясновидения нынче были рискованной игрой, пока Кэйбсуотер находился в такой опасности, а остальные были слишком заняты, чтобы заметить, если он вдруг тоже начнет умирать на заднем сиденье, но это было единственное, что помогло бы ему выжить рядом с Ронаном, задыхавшимся от боли.
Он сразу погрузился как можно глубже, отправляя свое бессознательное подальше от осознанных мыслей – так далеко, как только мог, чтобы побыстрее отрешиться от сидения в машине в реальном мире. От Кэйбсуотера почти ничего не осталось. В основном темнота. Возможно, он даже не найдет дорогу обратно к своему изувеченному телу. Возможно, он потеряется, как…
Персефона.
Едва он мысленно произнес ее имя, как сразу почувствовал, что она рядом. Он не знал, откуда ему это известно, так как она оставалась невидимой. Вообще-то, он не видел больше ничего. И, вообще-то, он обнаружил, что очень отчетливо и остро ощущает ткань повязки на глазах и тупую боль в переплетенных пальцах и связанных за спиной руках. Ему в очередной раз напоминали о его физической реальности; и в очередной раз он оказался запертым в своем бесполезном теле.
– Это ты снова затолкала меня в эту оболочку, – обвиняющим тоном сказал он.
Он не знал, что сказать. Он испытывал некую болезненную радость от ее присутствия. Если уж говорить об этом, то Персефона, неуловимая Персефона, отнюдь не была создана для того, чтобы кому-то было комфортно в ее присутствии. Но ее фирменный стиль, состоявший из благоразумия, мудрости и четких правил, служил ему утешением, когда внутри у него царил хаос. И хоть она пока что ничего толком ему не сказала, само воспоминание о том утешении и комфорте вызвало у него приступ невероятного счастья.
– Я испорчен.
– Это все моя вина.
– Гэнси был прав.
– Прекрати говорить «м-м-м»!
– Но мои руки… мои глаза…
Назвав их, он ощутил их. Царапающие руки-клешни. Вращающиеся глаза. Они были в восторге от процесса уничтожения Ронана. Для этого их создали. О, как же они хотели поучаствовать в этом жутком занятии!
– С Кэйбсуотером.
– Демон.
Адам не ответил. Персефона в очередной раз давала ему правильный совет, совершенно неприменимый в реальной жизни. Это была мудрость, а не практическое руководство к действию.
– Но ощущения от них одинаковые.
– Я не знаю, что делать, – произнес Адам.
Но Кэйбсуотер умирал. Вскоре не останется ничего, что он мог бы выбрать. Вскоре останется лишь разум Адама, тело Адама – и демон. Он не мог сказать это вслух. Это не имело значения. В этом месте мысли и слова были равноценными, ему не было нужды произносить их вслух.
– Не думаю, что у них есть название.
– Персефона, прошу тебя… я…
Он был один; она ушла. Как всегда, он остался со смешанным чувством удовлетворения и неопределенности. Чувство, которое он умел растянуть; сомнение, которое он был способен ощутить. Но в этот раз она проделала чрезвычайно долгий путь, чтобы преподать ему этот урок. Он понятия не имел, видит ли она его сейчас, но ему не хотелось разочаровать ее.