Король-ворон

В этом лесу пролилось и скопилось более чем достаточно враждебной крови, чтобы сотворить демона.

Мало что препятствовало его работе. Он был естественным врагом леса, и то единственное, что могло бы остановить демона, пока никому не пришло в голову. Только самые старые деревья сопротивлялись ему, потому что были единственными, кто еще помнил, как это делается. Медленно и методично демон вспарывал их изнутри. С их разлагающихся ветвей капала чернота; они с треском падали наземь, когда их корни сгнивали до полного растворения.

Одно из деревьев сопротивлялось дольше всех остальных. Оно – точнее, она – была самым старым деревом в этом лесу и уже видела демона раньше. Она знала, что порой дело не в том, чтобы спастись, а в том, чтобы продержаться достаточно долго, чтобы кто-то другой пришел и спас тебя. И она держалась, и тянулась к звездам, даже когда демон вгрызался в ее корни, и держалась, и держалась, и пела другим деревьям даже тогда, когда ее ствол начал выгнивать изнутри, и держалась, и мечтала о небе даже тогда, когда ее развоплощали.

Другие деревья горестно стенали; если уж развоплотили ее, то кто сможет устоять?

Демон никогда не спал.

Глава 41

Если знать, откуда вести отсчет, эта история была о Гвенллиан.

В то утро, до рассвета, она проснулась с криком на устах.

– Вставай! – прорычала она себе, выпрыгивая из постели. Сначала она зацепилась за покатый потолок чердака прической, а потом ударилась головой и прижала ладонь к ушибленному месту. Снаружи еще не рассвело, серый предрассветный свет лился в окно, и она принялась щелкать выключателями, вертеть ручки и дергать провода, пока в комнате не зажглись все имевшиеся там лампочки. Тени качались то в одну сторону, то в другую.

– Вставай! – повторила она. – Матушка, матушка!

Сны все не отлипали от нее: истаивавшие чернью деревья и шипение демона-развоплотителя; она взмахнула руками вокруг головы, чтобы снять паутину со своих глаз и ушей. Она стащила платье через голову и натянула юбку, сапоги и свитер; ей требовалась броня. Затем она пробралась через разложенные на полу карты и разбросанные травы, которые она жгла для медитаций, и направилась прямиком к зеркалам, оставленным на чердаке ее предшественницей. Нив, Нив, милая Нив. Гвенллиан узнала бы ее имя, даже если бы остальные ей не сказали, потому что оно непрестанно звучало в шепоте, пении и шипении зеркал. Как же они обожали ее и ненавидели. Судили ее и восхищались ею. Возвышали и низвергали ее. Нив, Нив, ненавистная Нив, она требовала уважения всего мира и сделала все, чтобы добиться его. Но в итоге именно Нив, Нив, милая Нив не проявила уважение к самой себе.

Высокие зеркала в полный рост были установлены друг напротив друга, бесконечно отражая отраженное. Нив провела какой-то сложный ритуал, чтобы в зеркалах отражались все вероятности, которые она могла вообразить для себя, а затем еще больше вероятностей, и в итоге одна из них пожрала ее. Правильные ведьмовские чары, как сказали бы женщины из замка Сикарт. Их всех отправили бы в лес.

Гвенллиан стояла между зеркал. Их магия с завываниями дергала и тащила ее в разные стороны. Зеркало не должно было показывать столько времен сразу; большинство людей не обладали силой, чтобы видеть столько вероятностей одновременно. Но Гвенллиан тоже была зеркалом, поэтому магия обтекала ее, не причиняя вреда, когда она прижимала ладони к одному из зеркал. Она тянулась вдаль, изучая все вероятности, и искала, искала, мечась от одной ложной истины к другой.

– Матушка, матушка, – пробормотала она. Ее беспорядочные мысли начинали мутировать, если она сразу же не проговаривала их.

А вот и мать: в этой текущей реальности, в этой текущей вероятности, в реальности, где сама Нив была мертва. Развоплощавшийся лес и мать Гвенллиан, развоплощенная вместе с ним.

Развоплощенная.

Развоплощенная.

Раз…

Издав истошный вопль, Гвенллиан сбила зеркала на пол. Внизу кто-то вскрикнул; дом просыпался. Не переставая кричать, Гвенллиан заметалась по комнате в поисках инструмента или оружия. На чердаке не было предметов, которыми можно было бы нанести хороший удар… А! Она схватила настольную лампу, вырывая шнур из стены, и с грохотом понеслась вниз по лестнице. Бух-бух бух-бух – отзывался каждый ее шаг по ступенькам.

– Артемусссс! – наполовину проворковала, наполовину прострекотала она, проскальзывая в кухню, освещенную лишь крохотной лампочкой над духовкой и тусклым серым светом из окна над раковиной. Снаружи все затянул туман, поглотив солнце. – Артемусссссс!

Он не спал; вероятно, ему приснился тот же сон, что и ей. Ведь в их венах текла одна и та же звездная субстанция.

– Уходи, – донесся его голос из-за двери.

– Открой дверь, Артемуссс! – прошипела Гвенллиан. Она тяжело, прерывисто дышала. Ее трясло с головы до ног. Лес – развоплощен, ее мать – развоплощена. И этот трусливый чародей, прячущийся в чулане, убил всех своей бездеятельностью. Она подергала дверь; он чем-то подпер ее изнутри.