Король зимы

– Пятьдесят золотых слитков в год. Вот таких.

Кадви вытащил из кошелька слиток золота размером с рукоять меча и покатил его по столу в сторону Овейна.

– Такой большой? – Даже Овейн был ошарашен.

– Торфяник – богатое место, – мрачно проговорил Кадви. – Очень богатое.

Овейн перевел взгляд на раскинувшуюся внизу долину Кадви, где в неподвижной, серебряной, как клинок меча, реке лежало плоское отражение торфяника.

– Сколько там рудокопов? – деловито спросил он.

– В ближайшем поселении, – Кадви на мгновение задумался, – семьдесят или восемьдесят человек. И конечно же, без счету рабов и женщин.

– А как много таких поселений?

– Три, но остальные два чуть в стороне. Меня интересует ближнее.

– Нас только два десятка, – осторожно сказал Овейн.

– А ночь на что? – усмехнулся Кадви. – На них никогда никто не нападал, потому и посты не будут выставлены.

Овейн отхлебнул вина из рога.

– Семьдесят золотых слитков, – сказал он твердо. – Не пятьдесят, а семьдесят.

Принц Кадви секунду подумал, потом согласно кивнул.

Овейн усмехнулся.

– Почему бы нет, а? – гоготнул он и погладил широкой ладонью золотой слиток, затем вдруг быстро, как змея, обернулся и впился в меня острым взглядом.

Я не двинулся, делая вид, что весь поглощен созерцанием голой девушки, которая плотно приникла всем телом к одному из татуированных воинов Кадви.

– Ты не заснул, Дерфель? – резко спросил Овейн.

Я испуганно подпрыгнул, будто от неожиданности.

– Лорд? – И растерянно захлопал глазами, притворяясь, что последние несколько минут мои мысли бродили где-то далеко.

– Отличный парень, – сказал Овейн, довольный, что я ничего не слышал. – Хочешь одну из этих девочек, а?

Я вспыхнул:

– Нет, лорд.

Овейн расхохотался.

– Этот юнец только что раздобыл себе хорошенькую маленькую ирландочку, – подмигнул он Кадви, – потому пока остается ей верен. Но он научится. Когда попадешь в иной мир, малыш, – он опять повернулся ко мне, – ты не станешь печалиться о мужчинах, которых не убил, но здорово пожалеешь о женщинах, мимо которых прошел.

Гигант говорил мягко и даже нежно, почти ворковал. В первые дни моей службы я побаивался Овейна, а он любил меня и хорошо со мной обращался. Теперь он снова уставился на Кадви.

– Завтра вечером, – тихо сказал он. – Завтра вечером.

Мое почти мгновенное перемещение из Тора Мерлина в отряд Овейна было похоже на прыжок из этого привычного мира в иной. Я глядел на луну и думал о длинноволосых людях Гундлеуса, перебивших защитников Тора, а перед моим мысленным взором стояли люди на торфянике, которые окажутся перед звериным лицом той же жестокой опасности уже этой ночью. Я понимал, что ничего не смогу сделать, чтобы остановить это, хотя твердо знал, что это надо остановить, но судьба, как твердил нам Мерлин, неумолима. Жизнь – шутка богов, любил повторять он, и тут нет справедливости. Нужно научиться смеяться, сказал мне как-то Мерлин, иначе нахнычешь себе смерть.

Наши щиты были густо вымазаны дегтем, взятым у лодочников, чтобы они походили на черные щиты ирландских всадников Энгуса Макайрема. Их длинные остроносые лодки привозили воинов, чтобы совершать набеги на северное побережье Думнонии. Данный Кадви проводник с татуированными щеками весь день вел нас через зеленую тенистую долину, медленно поднимавшуюся к неясно манящему торфянику, он изредка проглядывал сквозь прорехи в густой листве высоких деревьев. Это был приятный лес, в котором то и дело мелькали олени и лопотали быстрые холодные ручьи, сбегавшие к морю с торфяника.

К вечеру мы уже были на окраине торфяника, а с наступлением темноты взбирались по козлиной тропе к вершине. Место это было таинственным. Древние люди, жившие здесь, оставили в долинах свои священные, окруженные камнями круги, а вершина была увенчана непонятной кучей серых камней, наваленных в беспорядке. Через топкие, коварные низины проводник провел нас быстро и уверенно.