Король зимы

– Римляне строили целые города, – продолжал Галахад, – и такие просторные, Дерфель, что из одного конца в другой и до полудня не пройти, и на каждом шагу под ногой только обработанный камень. Ты мог идти неделями, а вокруг все еще земля, принадлежащая Риму, или живущая по законам Рима, или же знающая язык Рима. А теперь взгляни на это. – Широким взмахом руки он словно попытался разогнать окружавшую нас ночь. – Только тьма. И она расползается, Дерфель. Темнота вползает в Арморику. Беноик исчезнет, за Беноиком – Броселианд, а после Броселианда – вся Британия. Нет больше законов, нет больше книг, нет больше музыки, нет больше справедливости. Только мерзкие люди, сидящие вокруг дымных костров и прикидывающие, кого они убьют на следующее утро.

– Этого не случится, пока жив Артур, – упрямо проговорил я.

– Один человек против всеобщей тьмы? – недоверчиво спросил он.

– Но твой Христос, не восстал ли он один против тьмы? – возразил я.

Галахад помолчал, глядя на костер. Тени огня скользили по его жестко очерченному лицу.

– Христос, – наконец заговорил он, – наша последняя надежда. Он велел нам любить друг друга, делать добро, давать милостыню бедным, пищу голодным, плащи голым. Поэтому люди убили Его. – Галахад обернулся ко мне. – Я думаю, Христос провидел грядущее и потому обещал, что живущие так же, как Он, окажутся вместе с Ним в раю. Не на земле, Дерфель, но в раю, там, наверху. – Он указал на звезды. – И все потому, Дерфель, что Он знал: земля погибла. Мы присутствуем при ее последних днях. Даже ваши боги покинули нас. Разве не об этом ты рассказывал? Ваш Мерлин обшаривает неведомые земли в поисках старых богов, но какая же польза в его скитаниях? Твоя религия умерла давным-давно, когда римляне опустошили Инис-Мон и вам остались лишь обрывки древних знаний. Твои боги ушли.

– Нет, – горячо запротестовал я, думая о Нимуэ, которая чувствовала присутствие богов.

Для меня боги всегда казались далекими, как бы скрытыми туманом. Бел представлялся мне неописуемо огромным и таинственным, живущим где-то далеко на севере, а Манавидан, виделось мне, должен был жить на западе среди нескончаемо текущей и падающей воды.

– Старые боги ушли, – настаивал Галахад. – Они покинули нас, потому что мы недостойны их помощи.

– Артур достоин, – насупился я. – И ты тоже.

Он покачал головой:

– Я мерзкий грешник, Дерфель, и достоин участи раба.

Его униженный тон рассмешил меня.

– Ерунда, – сказал я.

– Я убиваю, я вожделею, я завидую.

Он и впрямь выглядел униженным, несчастным. Но по мне, Галахад, как и Артур, просто-напросто был человеком, который всегда судит и осуждает свою душу. Впрочем, я не встречал человека, который бы долго был счастлив.

– Ты убиваешь только тех людей, которые убили бы тебя, – попытался я оправдать его.

– Но, да простит меня Бог, мне нравится это.

Он истово перекрестился.

– Ладно, – согласился я, – а что же у тебя неладно с вожделением?

– Оно мутит мой разум.

– Ты разумен, Галахад, – сказал я.

– Но я вожделею, Дерфель, о, как я вожделею! В Инис-Требсе есть девушка, одна из арфисток моего отца.

Он безнадежно покачал головой.

– Ты все же побеждаешь свое вожделение, – не унимался я, – и можешь гордиться этим.

– Я и горжусь, но гордыня – еще один грех.

Меня уже утомила безнадежность этого спора, но я сделал последнюю попытку:

– И кому же ты завидуешь?

– Ланселоту.

– Ланселоту? – ахнул я. – Но почему?

– Потому что наследник он, а не я. Потому что он берет то, что хочет, когда хочет, и нисколько не сомневается в своей правоте. Арфистка? Он взял ее. Она кричала, дралась, но никто не осмелился остановить его, потому что он Ланселот.

– И даже ты?

– Я убил бы его, но в тот момент был далеко от города.

– И твой отец не остановил его?

– Отец был со своими книгами. Он, наверное, думал, что слышит не крики девушки, а перекличку чайки с морским ветром или спор двух филидов о метафоре.

Я плюнул в костер.

– Ланселот – червь, – выпалил я.

– Нет, – возразил Галахад, – он просто Ланселот. Он получает то, что пожелает, и тратит все дни напролет, придумывая, как получить это. Он может быть обворожительным, очень естественным и даже сумеет стать великим королем.

– Никогда, – твердо сказал я.

– Так оно и есть. Если власть именно то, что он хочет, а он жаждет власти, то он получит ее и сможет ею распорядиться себе в удовольствие. Он хочет, чтобы его любили.

– Но добивается этого странным способом, – сказал я, вспомнив, как Ланселот насмехался надо мной за королевским ужином.

– Он с самого начала знал, что ты его не полюбишь, и потому бросил тебе вызов первым. Сделав из тебя врага, он теперь может объяснить себе, почему ты его не любишь. Но с людьми, которые не становятся ему поперек дороги, он умеет быть добрым. Он может стать великим королем!

– Он слаб, – презрительно сказал я.

Галахад улыбнулся:

– Сильный Дерфель. Дерфель Неколебимый. Ты, должно быть, считаешь, что все мы слабы.

– Нет, – ответил я, – но думаю, что все мы устали, а завтра нам снова надо будет убивать франков, поэтому я посплю.