Король зимы

– Я был рожден любовницей короля, а не его женой. – Галахад склонился ко мне и шепотом добавил: – Но отец благосклонен ко мне и велит называть меня принцем.

А король Бан уже толковал с отцом Кельвином о каком-то неясном месте в христианском Писании. Бан говорил с мягкой любезностью, а Кельвин с ядовитой ухмылкой так и выплевывал оскорбления, но при этом и тот и другой получали явное удовольствие.

– Твой отец утверждал, что ты и Ланселот – оба воины, – заметил я, желая сделать Галахаду приятное.

– Оба? – рассмеялся он. – Мой дорогой брат нанимает поэтов и бардов петь ему хвалу как величайшему воину Арморики, но я еще ни разу не видел его в линии щитов.

– Зато я должен биться за его будущее наследство, – кисло улыбнулся я.

– Королевство уже потеряно, – неожиданно легко признался Галахад. – Отец тратил деньги на всевозможные постройки, покупку манускриптов, но не на солдат. Кроме того, мы здесь на острове так отделены от всей страны, что наши люди скорее отступят к Броселианду, чем позовут нас на помощь. Франки везде берут верх. Так что твоя забота, Дерфель, поберечься и живым добраться домой.

– Ты считаешь, что нам не надо биться с франками? – тихо спросил я.

– Я считаю, что война проиграна, но ты ведь поклялся Артуру биться до конца. Мне же сдается, что время жизни Инис-Требса не дольше мгновенной вспышки света в темноте. Я пытался уговорить отца отослать библиотеку в Британию, но он скорее даст отсечь себе голову. И все же, думаю, ему это придется сделать. А теперь, – он отодвинул свой позолоченный стул, – нам пора уходить. Прежде, – шепнул он, – чем эти филиды начнут декламировать. Если, конечно, тебя не привлекают стишки о лунном луче, скользящем по краешку тростниковой кровати.

Я встал и стукнул по столу рукояткой специального ножа для еды, которые король Бан велел положить перед каждым гостем. Теперь эти гости глазели на меня с явным беспокойством.

– Должен извиниться, – сказал я, – не только перед всеми вами, но и перед лордом Ланселотом. Такой великий воин, как он, заслуживает лучшей компании за ужином. А теперь я, простите меня, иду спать.

Ланселот ничего не ответил. Король Бан благосклонно улыбнулся, а королева Элейна смотрела с откровенной неприязнью. Галахад торопливо повел меня сначала в ту комнату, где лежали моя одежда и оружие, а затем по освещенной кострами набережной зашагал к ждавшей меня лодке. Он швырнул в лодку мешок, который нес на плече. В мешке что-то звякнуло.

– Что это? – спросил я.

– Мое оружие и доспехи, – ответил Галахад. Он отвязал носовой фал лодки и легко вскочил в нее. – Я еду с тобой.

Лодка под надувшимся парусом неслышно скользила по воде, удаляясь от набережной. Тихая вода рябила у носа нашего суденышка, а когда мы вышли из бухты, гуляющие по морю волны начали бить в борта, раскачивая его. Галахад скинул тогу и приладил на себе военные доспехи, а я не отрывал глаз от парящего на вершине холма дворца. Он висел в небе, как небесный корабль, плывущий в облаках, или, может быть, сошедшая на землю звезда. Волшебный город, где правят прекрасные король и королева, где поют поэты, где старики могут спокойно рассуждать о размахе крыльев ангелов. Он был так красив, Инис-Требс, так невероятно красив!

И обречен на гибель, если мы его не спасем.

* * *

Два года мы бились. Два года стойкости вопреки всем раздорам и сварам. Два года блеска и мерзости. Два года убийств, пиров, сломанных мечей и раздробленных щитов, побед и смертей. И за все эти долгие месяцы, во всех этих жарких битвах, когда смельчаки захлебывались кровью, а самые обычные люди свершали то, о чем и помыслить не могли, я ни разу не видел Ланселота. Но вопреки всему поэты воспевали его, называя героем Беноика, воином из воинов, храбрецом из храбрецов. Льстецы повсюду твердили, что защита Беноика – дело рук Ланселота. Не я, оказывается, бился насмерть, не Галахад, не Кулух, а именно Ланселот. А он на самом деле проводил все время, валяясь в кровати и требуя, чтобы мать приносила ему вина и меда.

Впрочем, иногда Ланселот появлялся, но далеко позади, чтобы в случае успеха первым вернуться в Инис-Требс с вестью о победе. Он ловко умел разодрать плащ, притупить о камень клинок, растрепать свои напомаженные волосы и даже расцарапать щеку, чтобы притащиться домой героем битвы, а уж мать не забывала созвать филидов и приказывала им сочинять новую хвалебную песню. Торговцы и моряки разносили очередную песнь о Ланселоте по Британии, и даже в далеком Регеде, к северу от Элмета, люди верили, что Ланселот – это новый Артур. Саксы боялись одного его имени, а сам Артур прислал ему в подарок расшитый пояс для меча с богатой эмалированной пряжкой.

– Ты считаешь, что все в этой жизни справедливо? – спросил меня Кулух, когда я посетовал на этот обидный для меня дар Артура.

– Нет, лорд, – ответил я.

– Тогда не трать на Ланселота и глотка воздуха, – сказал Кулух.