Королев: факты и мифы

Никто Королеву об этом не напоминал, и, возможно, сам он об этом тоже иногда забывал, но факт есть факт: один из главных создателей ракетно-ядерного щита, член-корреспондент Академии наук СССР, Герой Социалистического Труда, руководитель ведущего конструкторского бюро по ракетной технике, – все послевоенные годы оставался с юридической точки зрения хоть прощенным, но преступником, «врагом народа», которого пожалели и отпустили. Это что-то вроде того, как у интеллигентного, всеми уважаемого человека где-то под рубашкой есть, скажем, неприличная татуировка, которую хулиганы-мальчишки накололи ему в детстве. Никто ее вроде бы не видит, но увидеть может, и тогда надо объяснять, как все произошло, доказывать, что ты не вор и вообще... Можно ли назвать такое состояние мучительным? Пожалуй, оно ближе к состоянию человека нечистого, которое, кстати, для нормального человека мучительно. Поэтому, когда после XX съезда партии началась кампания по реабилитации людей, невинно осужденных в сталинские годы, Королев весной 1955 года направил в Главную военную прокуратуру СССР заявление с просьбой «полностью реабилитировать» его и объяснял, что он невиновен ни по одному пункту предъявленных ему обвинений. В 1955 году Главная военная прокуратура рассматривала тысячи реабилитационных дел, Королев это понимал, но все равно нервничал: почему молчат? В конце сентября ему сообщили: его архивно-следственное дело затребовано из КГБ. В октябре дело пришло, но лишь в апреле 1956 года его направили на заключение к военному прокурору полковнику Терехову. В августе Терехов приходит к выводу, что «в деле нет данных, свидетельствующих о том, что Королев был осужден обоснованно» и просит Военную коллегию Верховного суда СССР постановление Особого совещания при НКВД отменить, а дело прекратить «за отсутствием состава преступления». Королев узнает, что 15 октября 1956 года реабилитирован Глушко. Валентин заявление в Главную военную прокуратуру послал на сорок дней раньше Королева, но ведь проходили они по одному делу, освободили их одним Указом и если с Валентином все теперь ясно, то почему же тянут с ним – Сергей Павлович нервничает, сам себе старается объяснить задержку обычной бумажной волокитой, но успокоиться не может, постоянно об этом думает. Нина Ивановна все видит, по коротким, вскользь брошенным репликам (подробно не говорили) догадывается о причинах его неспокойствия. В последних числах апреля 1957 года, когда Сергей Павлович переживал самые горячие дни подготовки к пуску первой «семерки», Нина Ивановна получила повестку из Военной прокуратуры и в тот же день поспешила на улицу Кирова. Там и вручили ей справку о реабилитации мужа. Она сразу пишет ему письмо и с первым же курьером отправляет в Тюратам. Сообщая благую весть, Нина Ивановна понимала, как растормошит она душу Сергея Павловича, просила: «Не мучай себя воспоминаниями...»

Да как же не мучить?! Разве можно все это забыть?! Он всех вертухаев помнил в лицо, помнил, как пахнет смола в шишках, которые подбирали на Колымском тракте, рисунок кафеля в Бутырке помнил. Дела и мечты все энергичнее выдавливали из его памяти гнев к своим истязателям. Он вряд ли смог бы, встретив на улице Шестакова или Быкова, которые били его на Лубянке, – дать им пощечину. Но к одному человеку ненависть его не иссякала долгие годы. Этим человеком был Андрей Григорьевич Костиков.

Мы расстались с Костиковым в дни, когда он трудился над актом технической экспертизы, в котором доказывал, что Королев – враг народа, а потом, следуя за главным героем книги, совсем потеряли Андрея Григорьевича из вида. А это несправедливо.

Страшные годы заточения Королева были годами триумфа Костикова. Триумф достиг апогея в начале войны: 28 июля был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Костикову звания Героя Социалистического Труда «За выдающиеся заслуги в деле изобретения и конструирования одного из видов вооружения, поднимающего боевую мощь Красной Армии».

Институт был в шоке: дела у Костикова шли неважно, поговаривали о его уходе из НИИ, а тут вдруг ни за что ни про что средь бела дня свалилась ему на грудь Золотая Звезда.