Королева

Весной принцу Чарльзу, окончившему Чим, настала пора переходить на следующую школьную ступень. В апреле пятнадцатилетнего подростка перевели в Гордонстоун. Филипп еще больше уверился в мысли, что строгий уклад его альма-матер поможет робкому, погруженному в себя сыну закалить характер и сделает его более стойким. Он считал, что мальчик должен “понять, из какого теста он сделан; обрести себя или хотя бы в общих чертах определить свои способности” (50). Юноша, преодолевший себя, “отличается от других, у него глаза горят”, – считал Филипп. Причина этих отличий – осознание, что “он справился”, что “страшно лишь поначалу, а теперь он знает, что себе можно доверять и не пасовать перед трудностями”.

Однако, как и в случае с Чимом, Филипп принимал желаемое за действительное, перенося на сына собственный удачный опыт обучения в Гордонстоуне, и ни Елизавета II, ни ее мать не могли его разубедить. Королева-мать ратовала за Итон как за облегченный вариант с привычной для Чарльза аристократической средой. Но Филиппа не устраивала его близость к Виндзорскому замку и Лондону с вездесущими репортерами желтой прессы. Кроме того, как модернизатор он видел несомненные преимущества погружения сына в более эгалитарную и разнообразную среду, чем итонская с ее укоренившимися аристократическими традициями.

Чарльз отбыл пятилетний “тюремный срок” (51), как он называл его впоследствии, в Северо-Восточной Шотландии, где условия оказались еще суровее, чем в Чиме. К шортам в холод, утренним пробежкам, холодному душу и открытым в любую погоду окнам добавились постоянные невыносимые издевательства. Чарльз писал родителям, что “здесь просто ад, особенно по ночам” (52), когда соседи по спальне закидывают его тапками и подушками или “налетают на меня с разбега и бьют что есть силы”. Он умолял забрать его домой, однако отец отвечал, что испытания закаляют.

Единственной отдушиной для Чарльза были поездки в Балморал, точнее, в Беркхолл, к любящей и заботливой бабушке, разделявшей его увлечение искусством и музыкой. Но даже там “за три-четыре дня до отъезда в школу он ходил мрачнее тучи, – вспоминает друг семьи Дэвид Огилви, 13-й граф Эрли. – Он ненавидел возвращаться в Гордонстоун” (53).

Как раз после окончания королевского отпуска в Балморале в октябре того года мир на тринадцать дней замер на волосок от ядерной войны, когда между Соединенными Штатами и Советским Союзом разгорелся конфликт из-за размещения ядерных ракет на Кубе. Королеву держал в курсе происходящего Макмиллан, который находился в тесном контакте с Кеннеди. Ракетный кризис еще больше укрепил британско-американские связи. Кеннеди руководствовался советами Дэвида Ормсби-Гора в ключевых тактических решениях, например относительно протяженности блокадного периметра, а Макмиллан получил совещательный голос.

За семь лет пребывания Макмиллана в должности премьера у него с королевой сложились теплые отношения, проникнутые взаимопониманием и уважением. Не умаляя своего достоинства, он относился к Елизавете II с подобающим почтением, как прежде Черчилль. “Она любит свои обязанности и хочет быть королевой, а не марионеткой” (54), – писал он. Особое восхищение ее величества заслужили усилия Макмиллана, направленные на стабилизацию обстановки в Содружестве. Королева умела поддержать премьера добрым словом, выражением восхищения или сочувствия, но в 1963 году ей пришлось пустить в ход весь свой эмоциональный арсенал.

В январе она вместе с премьер-министром огорчалась, когда де Голль, пользуясь своей властью, не пустил Британию на Общий рынок. Вскоре после этого королева с Филиппом отправились на борту “Британии” в очередной масштабный тур по тихоокеанским странам Содружества, включая Австралию и Новую Зеландию. Мартовский Лондон встретил их по возвращении бурным постельным скандалом, угрожающим крахом макмиллановского правительства. Военный министр Джон Профьюмо вступил в связь с “известной в Лондоне девушкой по вызову” (55) Кристин Килер, состоявшей одновременно в любовницах у советского военного атташе, что дало основание подозревать ее в шпионаже и “политической дискредитации” (56) “распущенного и развратного” правительства, как выразился советник Кеннеди Артур Шлезингер.

Поначалу Профьюмо отрицал свою связь с Килер и перед Макмилланом, и перед палатой общин, однако в июне вынужден был с позором уйти в отставку, покаявшись во лжи. Макмиллану пришлось признать себя перед парламентом жертвой “отвратительного обмана” (57), который Дэвид Брюс назвал “прискорбным и крайне тревожным звонком” (58). Брюс опасался, что доверие к Макмиллану “теперь катастрофически подорвано” (59).

Королеве премьер-министр отправил письмо, в котором выражал “глубочайшее сожаление по поводу недавних событий” (60) и извинялся за “несомненный урон, нанесенный ужасным поступком одного из министров ее величества”, добавляя, что “разумеется, не имел ни малейшего представления о двойной жизни” Профьюмо и его окружения. Елизавета II ответила “трогательными утешениями <…> и сочувствием своему премьер-министру, переживающему трудные времена” (61), как охарактеризовал ее письмо Алистер Хорн.

Профьюмо удалился с государственной арены и всю оставшуюся жизнь тихо трудился на благо бездомных и неимущих. Годы спустя с ним негласно подружилась премьер-министр Маргарет Тэтчер, которая, восхитившись его скромным и благородным трудом, на свое семидесятилетие в “Кларидже” в 1995 году усадила его рядом с Елизаветой II. Дворец одобрил (62) это почетное место, отражая тем самым терпимость королевы и умение прощать ошибки. Разделяя уважение Тэтчер к его добрым делам, Елизавета II вела с реабилитированным Профьюмо “оживленную беседу” (63), как свидетельствует Чарльз Пауэлл, барон Пауэлл Бейсуотер, один из старших советников Тэтчер.

Как и опасался Дэвид Брюс, поступок Профьюмо серьезно ударил по Макмиллану, который в сентябре 1963 года сообщил королеве, что собирается к следующим выборам, выпадающим на будущий год, оставить руководство партией. Менее чем через месяц, 10 октября, сраженный острейшим приступом простатита, он был увезен на срочную операцию по удалению, как предполагалось, злокачественной опухоли. Операция прошла успешно, опухоль оказалась доброкачественной. Тем не менее Макмиллан впал в панику, как когда-то Иден, и решил подать в отставку немедля – королеве пришлось прервать отпуск в Балморале и вернуться в Лондон.

На следующей неделе разыгралась драма, бросившая тень и на Елизавету II: Макмиллан строил козни против своего заместителя Рэба Батлера, не желая видеть его своим преемником. Путем немыслимых манипуляций Макмиллан оставил за собой право окончательного решения по итогам переговоров с четырьмя кандидатами, которые он вел, лежа в больнице короля Эдуарда VII. Его выбор пал на шестидесятилетнего министра иностранных дел 14-го графа Хьюма, которому была обеспечена наибольшая поддержка в Консервативной партии. Для укрепления своих позиций он провел опрос в кабинете министров, из которых десять высказались за Хьюма, три – за Батлера, и по трое за оставшихся двух кандидатов. Тем не менее на поддержку рядовых членов партии нельзя было полагаться так же твердо.