Королева

Балморал – это островок идиллии, в котором плохо различим накал страстей, бушующих за пятьсот пятьдесят миль. Тем не менее королева не раз летала оттуда на юг по долгу службы – принять отставку Макмиллана, лежащего на больничной койке, пообедать с Ричардом Никсоном в Чекерс-Корте, встретить своего сына Эндрю в Портсмуте после Фолклендской кампании и присутствовать на похоронах Бобо Макдональд. Ее нынешнее нежелание покидать замок было продиктовано стремлением оградить внуков от дальнейших встрясок. Ситуация складывалась парадоксальная: после многочисленных упреков в том, что Елизавета II ставит долг превыше семьи, теперь ее порицали ровно за противоположное. “Прибудь она в Лондон, пресса тут же выставила бы ее бесчувственной по отношению к внукам, которых она бросила в горький для них час” (128), – объяснил Дики Арбитер, бывший представитель пресс-службы ее величества.

В четверг утром таблоиды (129) подлили масла в огонь заголовками: “Докажите, что вам не все равно” (“Daily Express”), “Где наша королева? Где ее флаг?” (“The Sun”) и “Ваш народ страдает – поговорите с нами, мэм” (“Daily Mirror”). Согласно опросу MORI (130) (Международной службы исследований рынка и общественного мнения), за упразднение монархии высказывались уже 25% населения – существенно больше почти неизменных с 1969 года 19%.

Алистер Кэмпбелл позвонил Феллоузу и Джанврину с известием, что настроения на улицах приобретают “опасный и неприятный” (131) характер. “Робин Джанврин сообщил, что королева держится, но расстроена складывающимся у народа убеждением, будто ей все равно” (132), – говорит Джордж Кэри. На утренней конференц-связи с лондонской командой королева осознала всю серьезность положения – не только то, что своим отсутствием она ставит под удар монархию, но и необходимость исполнить роль руководителя страны во времена отчаяния.

Отчасти на Елизавету II повлияли упреки в прессе, однако гораздо сильнее подействовали уговоры советников (133). Вместо ночного поезда, который привез бы королеву в Лондон к назначенным на 11 утра субботы похоронам, Елизавета II с родными решила лететь в пятницу самолетом. Вечером она выступит с речью на телевидении и почтит память Дианы у гроба в Королевской часовне. В субботу, как только она отправится из Букингемского дворца на похороны, королевский штандарт опустят, и впервые за всю историю на флагштоке поднимется приспущенный британский флаг.

Эндрю и Эдварда королева попросила постоять в четверг днем у гроба Дианы, а затем вернуться в Букингемский дворец по Мэлл, через толпу собравшихся, явив тем самым первый жест сочувствия общему горю. Принцев, беседующих со скорбящими, встретили достаточно тепло. “То, что царило за стенами дворца, не поддается описанию, – вспоминает Эндрю. – Никто и представить себе не мог ничего подобного” (134).

В середине дня королеве, по ее просьбе, позвонил Блэр, чтобы обсудить изменившиеся планы. “Я впервые слушал, как он общается один на один с королевой, и, надо сказать, ему отлично давались все эти “мэм”, – утверждает слушавший по отводной трубке представитель пресс-службы премьера Алистер Кэмпбелл. – Он посоветовал ей показать, насколько сильно она переживает, потому что все это почувствуют. Он сказал: “Я вас очень понимаю. Нет ничего ужаснее, чем горевать и слушать при этом обвинения в черствости” (135). Блэр вспоминал, что Елизавета II “вняла доводам и настроилась. Это было нелегко, но результат не вызывал сомнений” (136).

Днем пресс-секретарь ее величества Джеффри Крофорд зачитал перед Сент-Джеймсcким дворцом необычное заявление, в котором излагался не только распорядок завтрашней церемонии, но и чувства королевы. “Королевскую семью больно ранят упреки в равнодушии к горю страны”, – заявил он, добавив, что сыновьям Дианы “очень ее не хватает” (137). Крофорд рассказал о желании Уильяма и Гарри остаться в “уютной тиши” Балморала и стремлении королевы помочь им “примириться с утратой”, готовясь “к тяжелому испытанию – оплакивать мать вместе со всей страной”.

Несмотря на решимость ради успокоения подданных проявить чувства, Елизавете II приходилось держать себя в руках ради семьи и страны. Принцесса Маргарет позже благодарила сестру за то, как она “умело наладила жизнь всей родни после трагедии и облегчила горе бедным мальчикам <…> Ты всегда была рядом, выслушивала и решала все вопросы <…> Я не уставала восхищаться” (138).

Филипп предложил перед отбытием в Лондон посетить службу в Крейти (139). На этот раз, в отличие от предыдущего воскресенья, священник Боб Слоун упомянул Диану – молясь об утешении скорбящей королевской семьи. После службы они остановились перед толпой фотографов у ворот Балморала – мальчики в темных костюмах, взрослые в привычных твидовых пиджаках и клетчатых килтах, – чтобы посмотреть на цветы, возложенные оплакивающими Диану. Без двадцати три в пятницу – через пять дней после гибели Дианы – Елизавета II и Филипп появились с той же целью у ворот Букингемского дворца.