Королева

Выйдя из “роллс-ройса”, королевская чета увидела стоящую до самого памятника Виктории толпу и тысячи букетов в целлофановой обертке, громоздящихся почти двухметровыми горами вдоль ограды дворца. “В толпе, выстроившейся вдоль Мэлл, настроение царило воинственное” (140), – свидетельствует помощница личного секретаря Мэри Фрэнсис. Не зная, как отреагируют люди, королева не смогла скрыть тревоги. Когда они с Филиппом подошли к груде цветов, толпа начала хлопать.

“Недовольство еще не ушло, но уже чувствовалось, как меняется атмосфера” (141), – говорит Фрэнсис. Одна девочка протянула Елизавете II букет. “Хочешь, чтобы я их положила к ограде?” (142) – не поняла королева. “Нет, ваше величество, это вам”, – объяснила девочка. Королева поговорила с несколькими женщинами в очереди к траурной книге, спросила, долго ли они уже стоят (143). “Я просто сказала, как мне жаль, – вспоминает Лора Трейни, студентка из Хэмпшира. – И что теперь главное – заботиться об Уильяме и Гарри. Она ответила, что обязательно позаботится. И еще что им очень тяжело, потому что они совсем еще дети и очень любили маму” (144).

Во дворце королева и Филипп “долго обсуждали сложившуюся обстановку и настроение народа, – говорит Мэри Фрэнсис, – желая понять, но будучи не в состоянии выйти, смешаться с толпой и услышать все разговоры” (145).

Елизавета II готовила долгожданную речь – второе особое телевизионное обращение за время своего царствования (первое было сделано накануне войны в заливе в 1991 году). Запись нужно было сделать днем, чтобы вечером пустить в эфир. “Она знала, что это необходимо, – свидетельствует один из старших советников. – И четко представляла, что скажет” (146).

Роберт Феллоуз, написав первый черновик речи с помощью Дэвида Эрли и Джеффри Крофорда, передал его Робину Джанврину в Балморал. Затем королева с Филиппом, как при подготовке рождественского обращения, обсудили речь между собой и со старшими советниками – она должна была выражать мнение королевы, а не правительства.

Как и рождественское обращение, эту речь королева отправила на Даунинг-стрит. Текст прочитали Блэр и Кэмпбелл, который предложил вставить уточнение, что ее величество говорит сейчас не только как королева, но и как бабушка (147). Именно эта фраза больше всего тронула слушателей, как оказалось впоследствии. “Местами там еще кое-что обсудили и подкорректировали, – вспоминает Блэр, – но по выражениям и общему тону было видно, что, раз уж королева решила достучаться до сердец, она сделает это мастерски” (148).

Ближе к вечеру пятницы советники королевы решили, что будет лучше зачитать речь без записи, в прямом эфире. Кроме того, с подачи Алистера Кэмпбелла они выбрали фоном открытое окно Китайской столовой, за которым видна будет собравшаяся у дворца толпа. Звукорежиссер поставил у подоконника дополнительный микрофон, чтобы улавливать гул с улицы.

Королева не особенно любила прямые эфиры – именно поэтому несколько десятилетий назад она стала записывать рождественские обращения заранее, – однако на просьбу всегда откликалась. Уэсли Керр из BBC слышал, как она репетирует с телесуфлером. “Последний прогон” (149), – пояснила королева.

В шесть часов вечера она появилась на экране – в очках, с безупречной укладкой, в простом черном платье с треугольной бриллиантовой брошью, тройной ниткой жемчуга и жемчужными серьгами. Она говорила три минуты девять секунд, и гул тысяч людей за ее спиной придавал речи драматическое, почти потустороннее звучание.

Елизавета II выбрала идеальную тональность – сдержанную, почти без эмоций – и четко, без ненужного многословия, изложила свою позицию. Она прекрасно знает недостатки Дианы и видит, сколько бед она принесла ее старшему сыну. Однако при этом она признает, что ее “трудная” невестка нашла подход к людям, своей простотой и участием меняя мир к лучшему.

Смерть Дианы “стала для нас огромным горем, – сказала королева. – Мы все по-своему пытаемся с ним справиться” (150). “От всей души” она похвалила покойную принцессу как “исключительного и одаренного человека” и лишь мельком коснулась ее душевной неуравновешенности: “И в тяжелые, и в радостные времена с Дианой оставались ее улыбка и смех, а также способность согревать других своей добротой и теплом”.

Елизавета II выразила ровно то, что чувствовала: “Я восхищалась ею и уважала ее за энергичность и служение другим, особенно за ее преданность своим сыновьям”. “Мы все пытаемся помочь Уильяму и Гарри справиться с этим сокрушительным ударом, обрушившимся на них и на всех нас”, – подчеркнула она.

Отразилось в ее речи и понимание необходимости идти в ногу со временем: “Я склонна считать, что жизнь принцессы и этот невероятный отклик на ее гибель преподают нам очень важный урок. Я разделяю ваше стремление почтить ее память”.