Мэри пробудилась от сна, в котором мирных жителей расстреливали на улицах как бешеных собак. Страшилища и женщины в черном и красном с застывшими лицами и мерцающими пистолетами вышагивали по трупам. Сквозь приглушенный пульсирующий ужас прорвался невнятный голос, и она открыла глаза, моргнула и увидела в дверях Розель. Яркий свет бил в окна. Утро. Она в Эспаньоле.
– Мадемуазель, звонил месье Сулавье. Он скоро будет… – Розель стояла на пороге ее спальни и смотрела угрюмо. Она развернулась, оглянулась на Мэри и закрыла за собой дверь.
Мэри оделась. Едва она это сделала, как зазвенел дверной колокольчик – настоящий маленький колокол. Жан-Клод открыл; Сулавье на негнущихся ногах прошествовал через прихожую в гостиную, его лицо пылало от натуги, и на нем читалась глубокая, почти комичная обеспокоенность. Он все еще был в черном костюме.
– Мадемуазель, – сказал он, быстро кланяясь. – Я знаю, почему ваши коллеги не прибыли вчера вечером. Возникли серьезные проблемы. Полковник сэр приказал закрыть посольство США. Он глубоко оскорблен.
Мэри с удивлением уставилась на него.
– Чем?
– Совсем свежие новости. Вчера в вашем городе Нью-Йорке полковнику сэру и пятнадцати другим эспаньольцам были предъявлены обвинения. Незаконная международная торговля устройствами, воздействующими на психику.
– И?
– Я беспокоюсь за вас, мадемуазель Чой. Полковник сэр очень зол. С завтрашнего дня он изгоняет из Эспаньолы граждан США; самолеты, корабли и яхты.
– В таком случае и мне следует покинуть страну.
– Нет,
Она не знала ответа на этот вопрос. Почему Крамер и Дюшене были не в курсе? Из-за неизбежного разделения на федеральное, находящееся в юрисдикции штата, и муниципальное. Да, правительство – глупцы; они не знают, что делают их левые руки или куда они суют пальцы.
– Я не федеральный агент. Я защитник общественных интересов из Лос-Анджелеса в Калифорнии. – Она посмотрела на Жан-Клода. Его лицо ничего не выражало, руки сложены на груди не в мольбе, а от нервного беспокойства. – Что мне делать? – спросила она.
Сулавье беспомощно вскинул длинные руки к потолку.
– Не могу сказать, – сказал он. – Я как в ловушке между вами. Я ваш сопровождающий и
Жан-Клод и Розель у дверей кухни печально и торжественно кивнули.
– Я хочу сделать прямой звонок, – сказала Мэри, чувствуя, как замедлилось дыхание и ее тело автоматически компенсирует это. Она посмотрела в открытую дверь: яркое солнце и красивое синее небо. Воздух благоухает гибискусом и чистым океаном; приятные семьдесят градусов по Фаренгейту, а на часах восемь тридцать. Она разбудит кое-кого в Лос-Анджелесе. Но что поделать.
Сулавье покачал головой, как китайский болванчик.
– Прямые звонки запрещены.
– Это противозаконно, – напомнила Мэри, слегка наклонив голову. Она видела, как между ними вырастает стена; насколько высокая?
– Приношу извинения, мадемуазель, – сказал Сулавье. Он пожал плечами: не его вина.
– Ваше правительство действительно заблокирует передачу сигнала от моего личного устройства по защищенному каналу?
– Блокировка уже поставлена, – сказал Сулавье. – Синхронизированное воздействие помех на прямое подключение, мадемуазель.
– Тогда я хочу нанять самолет и немедленно покинуть Эспаньолу.
– Ваше имя в списке тех, кому запрещено покидать страну, мадемуазель. – Улыбка Сулавье была сочувственной, огорченной. Он прошелся по комнате, легко коснулся полки над неиспользуемым каменным камином, погладил ладонью спинку дивана, разделявшего гостиную. – Во всяком случае в ближайшие двадцать четыре часа.
Мэри сглотнула. Она не позволит себе злиться; о панике не может быть и речи. Она осознавала свой страх, но тот не сковал ее. С ясной головой она перебирала доступные варианты.
– Я хочу как можно скорее встретиться с вашей полицией. Пока все не наладится, я могла бы выполнять свою работу.
– Прекрасная позиция, мадемуазель. – Сулавье просветлел и вытянулся по стойке «смирно», как солдат. – Встреча через час. Я лично провожу вас.
С кухни вернулась Розель. В столовой были расставлены тарелки.
– Завтрак готов, мадемуазель.