Королева Англии кусала меня в нос

Рядом с папой, на ковре, юла размером с мою голову. Крутится, крутится, крутится. Уже не разобрать, где какой цвет, а может, и не было цвета, и юла существует только так – в движении. Потом так же будет крутиться севивон – ханукальный волчок, только он – намного меньше, и я смогу сама запускать его, а юла останется непостижимой, подвластной только папе. Я пока умею смотреть, не больше.

Просыпаюсь от того, что лицо щекочет солнечный зайчик. Комната разрезана на две половины лучом света, а в нем летают пылинки. Может, и не пылинки, а частицы воздуха. Их особенно видно, если сильно зажмуришь глаза, а потом чуть приоткроешь. Они почти прозрачные, но по краям изгибисто-золотистые. Я их называю змейками.

Змейки никак нельзя поймать – они очень изворотливые. Остается только смотреть на них. Это и есть счастье. А счастьем нужно делиться. И, посмотрев на спящую молодую женщину на другом конце комнаты, я громко и бодро говорю: «Мама, я проснулась!» Потому что это большое событие – проснуться утром, уверена, что это получается далеко не у всех.

Сижу полуголая на кровати. Шум воды – это мама наполняет до краев ванну. Стягиваю колготки – терпеть не могу, тем более что дома жарко, и я всегда в них потею. Рассматриваю ноги. Между пальцами – что-то темно-серое, особенно рядом с большим пальцем. Скатываю в комок, пробую…

– Фу, что у тебя во рту? Выплюнь немедленно!

– Мама, это моя грязь!

Три года. Учусь читать по деревянным кубикам. Надкусываю букву «Г» – соленая. Люблю дерево.

Под елкой нашла деревянный конструктор. Он светлый, гладкий, очень приятный на ощупь. До сих пор пахнет мандаринами. И сосной. Конусы, цилиндры, кубики, арки. И как пахнет! «Ты посмотри, она не строит, она нюхает!» – говорит мама папе.

Я не понимаю: почему оттепель – когда совсем не тепло и льет как из ведра? Больше не могу дышать на окно и рисовать на стекле пальцем. Поле моей деятельности сужается, особенно с тех пор, как запретили рисовать на стенах и в книжках…

Держу луковицу в стакане с водой. Выращиваю. Из нее торчит один-единственный зеленый росток. Каждый день проверяю, на сколько он вырос. На участке земли перед домом проклюнулись пучки. Значит, скоро будет тепло. А пока нужно надевать куртку с капюшоном и не наступать в лужи. Если сухо, можно рисовать голубыми и сиреневыми мелками на асфальте – под небом такого же сиреневого цвета. Но мне больше нравится играть в «сад». То и дело слышу:

– Не рви, не трогай, не смей есть землю и вообще отойди от клумбы!

– Мырза, домой!

Домой меня затащить невозможно. Иногда ложусь на землю (на листья, на снег), демонстрирую умильную улыбку и говорю: «Нет». Брату приходится брать меня в охапку и вносить в подъезд.

Когда скользко, брат держит меня за конец шарфика. На всякий случай.

Мою лучшую подругу зовут Катя. Она старше меня на три года и живет в квартире напротив. Точней, не совсем напротив, а прямо и направо – так ходит шахматная фигура коня – единственная, которую знаю. Я ей завидую, потому что у нее и мама, и бабушка, и прабабушка, а у меня – ни одной, хотя бы завалящей, бабушки. Правда, у Кати нет папы, а у меня есть. Сидим у батареи, делимся гематогеном – любимым лакомством.

– Мама говорит, что гематоген полезный, особенно для крови. От него она очень красная.

– Нет, – говорю, – коричневая.

– Не спорь, я старше.

– Ладно, пусть красная.

Мы один и тот же батон ели – хоть это и не пуд соли, но все же…

– Мама, очень жарко, уже можно носить сандалии без носков!

Стаскиваю носки, переворачиваю наизнанку, гляжу на шов, мусолю в руках, а по ступням, начиная с пяток, растекается ощущение легкости и свободы.

Пакуем зимнюю одежду. Перебираем летнюю. В воздухе сильный запах нафталина. Им пахнет слово «антресоль». Значит, точно лето. Радостно напеваю:

– Мам, смотри, оно короткое, короткое, надо отдать!

– Это же твое любимое платье… – удивляется мама.

Я расту – еще одно доказательство моего существования – помимо грязи между пальцами ног. А где-то на антресоли, вместе с молью (не зря ведь эти слова рифмуются), осталась зима, запакованная в мою шубку.

Залезаю на мебель. Игра такая. Нельзя дотронуться до паркета. А иначе случится несчастье – не знаю какое, но случится. Особенно люблю сходить со стола – в воздух. С лукавой улыбкой. Проверяю взрослых на бдительность. И ни секунды не сомневаюсь, что поймают. И ведь ловят, ловят…