Королева Бедлама

Мэтью наблюдал, как мальчики, сняв нагрудные значки, берут из корзины ножи самых разнообразных форм и размеров: короткие, длинные, загнутые вниз и вверх, широкие, тонкие, мощные, изящно-коварные. Все принялись ходить кругами и примерять по руке выбранное оружие: кто-то втыкал клинок в воображаемого противника и безжалостно проворачивал, кто-то рассекал воздух так, словно хотел уничтожить остатки детства, прежде чем раз и навсегда пересечь пугающую границу.

Всем им явно было не впервой держать в руках оружие, хотя некоторые — включая вороватого Сайласа — заметно побледнели. Но и они с упоением рубили и полосовали воздух.

— Ваша версия профессорского прогона сквозь строй? — сказал Мэтью Капеллу, а точнее, услышал собственный голос, поскольку лицо и губы его онемели от ужаса.

— Точно! И даже применение моему давнему увлечению нашлось. Мистер Грейтхаус неплохо вас натаскал, но скоро он и сам здесь окажется, попомните мои слова. — Он подождал, пока Дальгрен подведет к нему Берри, впрочем, та по-прежнему была не в себе и вряд ли понимала, какая судьба ее ждет. — Мистер Эдгар? Где мистер Эдгар?

— Я здесь, сэр, — сказал высокий крепкий парень с коротко остриженными темными волосами, выходя из тени колокольни.

В одной мясистой руке он держал небольшого барашка, а в другой — деревянное ведерко, в котором, как ни странно, лежала кисть. Лицо Эдгара было изрыто оспинами, а темно-карие глаза смотрели неуверенно и без конца моргали. Слегка хромая, он приблизился к Капеллу, поднял глаза и застенчиво поздоровался:

— Здравствуй, Мэтью.

Тот на секунду обомлел и потерял дар речи, но потом все же произнес:

— Здорово, Джеррод.

— Я слышал, что ты приедешь. Как дела?

— Спасибо, хорошо. А у тебя?

— У меня тоже неплохо, — кивнул Джеррод Эдгар.

Его тусклые глаза, быть может, не светились умом, но в 1694 году Джеррод и Мэтью неплохо ладили. Им было двенадцать и пятнадцать лет соответственно, и бедный Джеррод очень часто становился предметом самого настойчивого внимания Эбена Осли. Он постепенно уходил в себя, закрывался от мира прочной скорлупой, пряча под ней весь стыд и гнев. Как-то раз Джеррод стащил у Осли зажигательное стекло, с помощью которого тот раскуривал трубку, и с той поры начал поджигать все подряд: листья, страницы пожертвованных приюту молитвенников, кузнечиков, пучки собственных волос. Однажды другой мальчик попытался украсть у него это стекло… В больницу на Кинг-стрит его пришлось увозить на тележке, и там он, судя по всему, умер, поскольку в приюте его больше не видели.

— Ну да, вроде неплохо, — повторил Джеррод, отдавая барашка Саймону Капеллу.

— Можно спросить, что ты тут делаешь?

— Да так… по большей части с огнем балуюсь. Люблю это дело.

— Нож, пожалуйста, — сказал Капелл, обращаясь, по-видимому, ко всем сразу.

Мэтью заметил, что мальчики угомонились. Разогревшись как следует, они перестали размахивать ножами и берегли силы. Мэтью вновь заглянул в обеспокоенные, но совершенно непроницаемые глаза старого приятеля.

— Джеррод? — тихо сказал он.

— Да, Мэтью.

— Ты будешь меня убивать?

Эванс поднес хозяину нож с загнутым клинком. Мэтью сообразил, что точно таким же инструментом со скотобойни орудовал Кирби.

Капелл погладил барашка, приговаривая: «Тише, тише», когда тот начинал жалобно звать маму. Затем он одной рукой задрал ему голову, а другой перерезал белую шею от уха до уха. Кровь хлынула из раны прямо в ведерко, которое Эванс взял у Джеррода и уверенно подставил под поток.

— Да, Мэтью. Похоже на то.

— Ты не обязан это делать.

Джеррод склонил голову набок, слушая, как льется в ведерко кровь. Три ястреба задрожали от возбуждения и начали стискивать когтистыми лапами кожаные перчатки, углубляя и без того глубокие царапины.

— Обязан. Если хочу тут остаться, конечно. Здесь со мной хорошо обращаются, Мэтью. Как с человеком.

— Ты всегда был человеком.

— Не-а. — Джеррод улыбнулся одними губами. — Там я был никто. Пустое место.

Он еще пару мгновений смотрел на Мэтью; содрогающийся в агонии барашек истекал кровью, а ястребы нетерпеливо переминались с лапы на лапу и издавали жуткие клекочущие звуки. Наконец Джеррод отвернулся и ушел к корзине выбирать себе нож.

Мэтью приблизился к Берри, чтобы привести ее в чувство — как, черт побери?! — но вдруг Эванс схватил его за плечо и окровавленной кистью, от которой разило старыми медными дуитами, принялся обильно мазать ему лицо: лоб, щеки, вокруг глаз, вокруг рта, подбородок.

Один ястреб — самый крупный и, вероятно, тот самый, что однажды на глазах у Мэтью разорвал на куски кардинала, — задергал головой в клобучке и начал тихо, пронзительно причитать.

— Они летят на красный цвет, — деловито пояснил Капелл. — Сотни перемазанных кровью полевых мышей и зайцев любезно отдали свои жизни, чтобы натренировать моих пташек. Конечно, запах они тоже чувствуют, но зрение у них отменное.